и она осела к его ногам.

Князь несколько секунд бесстрастно смотрел, как девушка, упав, истекает кровью. А затем, не сводя с неё глаз, вытянул ладонь с растопыренными пальцами в сторону убийцы. Пальцы резко сжались в кулак, и Нойджет, поддернутый в воздух, завопил от боли. Его корёжило и мотало, кости ломались с мерзким хрустом, словно ветки. Остальных разбойников постигла та же участь. Крики огласили ущелье. В унисон воплям умирающих подвывал Жунбар, лицезреющий эти ужасные казни и судорожно исторгающий наружу содержимое желудка.

Крики звучал недолго. Исковерканные, поломанные тела разбойников попадали на камни бесформенными мякишами.

Гилэстэл опустил руку и, обходя тела, направился к Нире. Она еще жила, когда он, постоявнад ней, поманил Астида.

— Подай мне колбу из сундучка.

Астид принес ему стеклянный сосуд в ивовой оплетке. Гилэстэл выдернул пробку, присел и подставил горлышко к ране на горле Ниры. Полукровка отвернулся, не желая смотреть, как алая струйка сочится по стеклянному краю, петляет в ивовых ячейках и стекает на пальцы Гилэстэла. Наполнив колбу на две трети, Гилэстэлвоткнул пробку на место, вытер пальцы и сосуд о новое платье Ниры. Несколько негромких слов — и колба в руках князя покрылась инеем, запарила холодом на жаре.

— Упакуй, — передал сосуд Астиду.

Протянув руку, полуэльф коснулся волос над побелевшим лбом Ниры, провел по ним ладонью. Её веки дрогнули в последний раз, глаза закрылись. Гилэстэл вытащил из кошелька на поясе монету, повертел её в пальцах.

— Я предложил тебе время. Ты предпочла деньги.

И князь вложил «орлик» меж приоткрытых, уже мертвых, губ Ниры. Затем выпрямился, развернулся и твердым спокойным шагом направился к лошадям.

— Живи с этим, — бросил сквозь зубы, проходя мимо трясущегося Жунбара, не удостоив его и взглядом.

Полуэльфы вскочили на коней и покинули ущелье, ни разу не оглянувшись.

Ехали остаток дня на восток, не перебросившись ни словом. К ночи добрались до небольшого города, успев пройти в ворота до их закрытия. Остановились на постоялом дворе на окраине, и, купив лепешек, сыра и вина, расположились в отведенной комнате.

Гилэстэл налил вина, медленно выпил. Астид вздохнул, глядя на сгустившуюся за окном темноту.

— Зачем вы убили её?

— Это сделал не я! — сверкнул на него глазами Гилэстэл.

— Вы, — тихо парировал Астид. — Чужими руками, но вы.

Гилэстэл опустил взгляд и отвернулся.

— Я сожалею, — почти неслышно произнес он после долгого молчания.

— О ней?

— О слабости, которой поддался. И меня снова предали, Астид. И вновь это сделала женщина.

— Вы имеете в виду…

— Свою мать. Сначала она. Теперь Нира. Они даже похожи внешне. Мать была до смерти влюблена в отца. Нира — в деньги.

— Что плохого в деньгах? — Астид пожал плечами.

— Ничего, — повернулся к нему Гилэстэл. — Если не превращать их из средства в цель.

— Вы говорили, она могла стать подспорьем для вас.

— Не могла, как выяснилось. Сколько бы я ей не платил, всегда мог найтись кто-то более щедрый. Нельзя бороться за идею за деньги, Астид! И ты, и Ригестайн разделяете мои взгляды, поддерживаете мои стремления не из-за богатства, комфорта или роскоши. У вас есть убеждения. Ею двигала только алчность. Разительное отличие от брата. О, как он был прав! Алчность — порок, который обходится дороже остальных. Мы еще не раз в этом убедимся.