верховная самодержавная власть. Повиноваться власти Его не только за страх, но и за совесть Сам Бог повелевает»[726]. В инициативном порядке предлагал исключить статью, запрещавшую вскрытие частной переписки без разрешения суда[727]; отстаивал идею, что выборные члены Госдумы и Госсовета не обязаны отчитываться перед своими избирателями[728]. В одном из писем Витте так отзывался о работе Сольского: «Государственная канцелярия стряпает проект основных законов… я бы очень просил посравнить (так в письме — А.П.) с консервативными конституциями (Пруссия, Австрия, Япония) и заимствовать оттуда полезные консервативные начала»[729]. Для утверждения таких начал Витте выписал в состав комиссии знакомого киевского профессора О.О. Эйхельмана, который тут же заговорил о сохранения самодержавия, а тех, кто считал иначе, называл «злыми или растерявшимися людьми»[730]. После знакомства с такими свидетельствами трудно не согласиться с мнением, что «первым и едва ли не самым убедительным после Победоносцева глашатаем антиконституционного направления был сам Витте»[731]. Особую комичность вызывает начертанная на виттевской могиле золотая надпись: «17 октября», т. е. день объявления конституционного манифеста. Так вышло из-за журналиста Колышко, который на вопрос, в чём исторический вклад Витте, требующий запечатления на его надгробии, в качестве шутки «с усмешкой брякнул: 17 октября 1905 года»[732].

Попытки возвращённого на вершину власти Витте наладить сотрудничество с общественными деятелями ни к чему не привели. Да иного трудно было и ожидать, если переговоры о судьбах России тот чередовал со склоками в Петербургской городской думе, которая отказывала ему в переименовании Каменноостровского проспекта, где тот проживал, в «проспект графа Витте»[733]! В то время когда он был поглощён этими хлопотами сотрудники госканцелярии и близкие им люди выполнили всю работу по созданию Основных законов Российской империи. Интересно, что видный представитель оппозиции кадет В. А. Маклаков, пусть и задним числом, но отдал должное труду просвещённой бюрократии на конституционной ниве. Как он пишет в мемуарах, она «показала умение даже в том деле… в котором, казалось бы, именно общественность могла свои таланты использовать. Наоборот, общественность показала беспомощность не только своим отношением к этой бюрократической конституции, но и полной негодностью тех собственных конституций, которые она в составе лучших своих сил приготовила»[734]. Современные исследования Основных законов Российской империи 1906 года подтверждают, что они не уступают лучшим конституционным образцам того времени[735]. Добавим, стремление Витте исковеркать первую российскую Конституцию успехом не увенчались, но на прощание он сумел хлопнуть дверью. Тогда считали, что провал Думы первого созыва стал следствием его «удивительной политической близорукости», поскольку тот даже не озаботился подготовкой нужных законопроектов для внесения в новый законодательный орган[736]. В результате Думы первого и второго созыва не могли выполнять возложенную на них функцию. Лишь корректировка избирательного закона от 3 июня 1907 года позволила перенастроить необходимый институт, избавившись от радикалов. Причём возникшую в тот момент дилемму (потерять народное представительство или придать ему другие формы) безоговорочно решили в пользу второго варианта, что показывает, насколько важным был думский институт[737].

Здесь следует сказать и ещё об одной странице российского реформаторства начала XX столетия. Если перипетии законодательного ограничения самодержавия сегодня уже неплохо прояснены, то инициированное в этот же период судебное — известно гораздо меньше. Речь о реформе Сената, о превращении последнего в полноценный Верховный суд, независимый от монарха. Как пояснял известный юрист Н.С. Таганцев, сам факт учреждения законодательного органа уже подразумевал необходимость таких преобразований, логически вытекавших из начатого конституционного процесса[738]. Подобные идеи также вызревали в госканцелярии — реформаторском штабе той поры. Кстати, здесь же была завершена разработка нового Уголовного уложения, длившегося долгое время[739]. Будучи крупным достижением российской юридической мысли, уложение оказалось более либеральным, чем уголовные законодательства европейских стран и США[740]. Предусматривалось снижение наказаний по всем видам преступлений, зато увеличивались санкции для должностных лиц, нарушивших служебные обязанности. Не столь широко применялась смертная казнь, появилась глава о преступлениях против личной свободы[741]. Одного из ключевых авторов уложения — руководителя департаментов законов Госсовета Э.В. Фриша — некоторые даже называли красным[742]. В этой работе проявил себя И.Г. Щегловитов — один из основателей левого юридического журнала «Право», близкого к кадетской среде[743]; в 1906 году это не помешало ему возглавить Министерство юстиции. Полноценному введению в жизнь нового Уголовного законодательства помешала накалившаяся революционная ситуация, поэтому его начали применять частями[744].

Собственно, те же силы в Государственном совете участвовали в подготовке реформы Сената, что значилось первым пунктом в указе от 12 декабря 1904 года, отражавшего реформаторские планы Плеве. Было образовано Особое совещание под председательством члена Госсовета А.А. Сабурова, чьи труды представлены в соответствующем журнале[745]. Камнем преткновения стал вопрос о том, с чего начинать судебную реформу: с низшего звена судов или непосредственно с Сената. Однако 6 июня 1905 года, как говорилось выше, Николай II утвердил мнение Государственного совета о порядке прохождении всех готовящихся законодательных предположений через Думу. Исходя из этого, сабуровская комиссия признала правильным передать все материалы на обозрение будущего народного представительства. Правда, с ним вышла заминка, поскольку нижняя палата первого и второго созыва не могла выполнять свои функции, поглощённая сведением счётов с властью и позиционируя себя некой административной инстанцией по рассмотрению всевозможных жалоб населения[746]. К тому же в составе избранников народа преобладали лица, не имевшие «ни малейшего представления, кроме газетных сведений, о том, что и как делается в государстве»[747]. Поэтому рассмотрение судебной реформы стартовало в Госсовете, обладавшем достаточной компетенцией.

Обсуждению подверглись следующие аспекты: ограждение Сената от влияния членов правительства, особенно министра юстиции; упрощение делопроизводства; разгрузка от маловажных дел. Эти темы, поднятые на Особом совещании Сабурова, вызывали немало прений, которые затем упорядочивались и обрабатывались сотрудниками госканцелярии. П.Н. Дурново признавался, что даже не считал возможным из противоречивых мнений составить не только законопроект, но и журнал, но «госканцелярия со свойственной ей опытностью и искусством исполнила эту задачу»[748]. По признанию выступавших, наиболее весомый вклад в эту работу внёс руководитель департамента законов Э.В. Фриш[749]. Нельзя не отметить: принципиальными противниками судебного ограничения монархии были представители правого лагеря, в унисон с которыми ораторствовал Витте. Последний прямо заявил, что нужно думать о прекращении смуты, а не о сенатских преобразованиях, сожалея, что текст указа от 12 декабря 1904 года содержал соответствующий пункт[750], чем поверг в недоумение