На внутренней стороне правого бедра краснела отметина. Аврора наклонилась, отметина сложилась в четкий рисунок – алую пятиконечную звезду.

– Ему впрыснули под кожу цветную тушь или чернила, – пояснил шут, сбрасывая с кисти простыню, – довольно обычная вещь в среде тайных заговорщиков – помечать своих участников, чтоб узнавать друг друга или чтоб кто-нибудь не вздумал бросить общее дело на полдороге с надеждой остаться безнаказанным.

– Место неудобное, – сказал ван Харт, – узнавать друг друга, рассматривая эти места – затруднительно. Прикажете снимать штаны каждый раз, когда требуется подтвердить свою личность?

– Откуда ты знаешь, мальчик, где они проводят свои сборы, – веселился Мармадюк, – может, они встречаются в купальнях или в веселых заведениях под приметными фонарями.

Аврора не слушала, в ушах стучала кровь, дышалось с трудом, она смотрела на красную звезду. Сердце кольнуло болью, королева покачнулась.

– Вам нехорошо? – Гэбриел подставил плечо, чтоб она не упала.

– Конечно ей нехорошо, – все так же жизнерадостно сказал шут, – потому что в отличие от тебя ее величество прекрасно помнит, чьим гербовым символом являлась пятиконечная звезда цвета глубокий пурпур.

– Я тоже об этом знаю, – ван Харт взял в свои руки ледяную ладонь королевы, – это знак Ригеля, прозванного безумным.

Сигнальные рожки сзывали служивый люд к ужину. Пажи, притворяющиеся миньонами, и прочие, притворяющиеся пажами, потянулись к дверям столовых и кухонных пристроек. Я наблюдала за этим, сидя на подоконнике в комнате Мармадюка.

– Может, кто-нибудь напомнит мне, почему мы ждем решения королевы именно здесь? – Виклунд дремал на постели лорда-шута, вопрос задавал лорд Доре, сидящий со мною рядом и болтающий ногами в ритм мандалинному бренчанию, коим слух наш услаждался вот уже много часов.

– Ты предпочел бы ожидать его в темнице, болван?

Я щелкнула Станисласа по лбу костяшкой согнутого указательного пальца.

– Дурилка доремарская, как вам только в голову бунтовать пришло?

Так как данная экзекуция проводилась за сегодня не в первый и даже не в сорок первый раз, менестрель даже не поморщился и не сбился с ритма.

– Мы не бунтовали, а принимали участие в благородном пари, – пропел он. – А теперь вы должны нам пятьдесят ящиков шерезийского вина.

– Всенепременно, – заверила я собеседника, – вы с тиририйским остолопом сначала достанете где-нибудь кругленькую сумму, виноделие, знаешь ли, дорогого стоит, затем засадите Шерези виноградниками, параллельно обустроив винодельни, и, дождавшись урожая…

– А Мари-Сюзет будет давить виноград!

– К тому времени старыми и морщинистыми ногами, – радостно кивнула я, – и это в случае, если доживет.

Я переругивалась с друзьями с самого утра. До этого спал Станислас, а ругалась я на Виклунда, а еще раньше – обзывала обоих, в словах особо не стесняясь. У меня отлегло от сердца после испытанного ужаса, поэтому и вела я себя, будто захмелевший с непривычки подросток. Лорды же сначала оправдывались в два голоса, а затем плюнули, молчаливо позволив мне болтать все подряд.

Дела наши обстояли, по моему скромному мнению, неплохо – не хорошо, но и не совсем ахово. Все началось еще ночью, Виклунда растолкал некий неузнанный паж, сообщил о том, что граф Шерези ждет казни в казематах госпиталия. Почему казни, Виклунд со сна не разобрался и, опять же со сна, сложить два и два и подумать о том, что в госпиталии казни могут ждать только госпитальные мыши, не удосужился. У него случилось что-то вроде приступа боевого безумия. Безумие оказалось заразительным. Разбуженный Доре за три минуты сочинил воодушевляющую боевую песнь, и они уже вдвоем (паж к тому времени растворился в ночи, как призрак) отправились будить своих миньонов.

– Ели бы ты, Цветочек, был прекрасной девственницей, осадой госпиталия дело бы не завершилось, – рассказывал доремарец, – люди готовы идти на бой куда угодно, дай им только хорошую цель и не давай времени подумать.

Я хихикнула про себя, потому что, если насчет прекрасности девы можно было бы и поспорить, остальные исходные у нас наличествовали.

Нам повезло, невероятно и не в первый раз. Единственное, в чем я сейчас была уверена – везти постоянно нам не будет, за широкой белой полосой обязательно следует черная, это закон жизни. И нам нужно быть готовыми к следующим испытаниям. И самое главное – кто подставил Виклунда и Доре? Кто был тот загадочный паж, который сообщил им фальшивую новость, и – что еще важнее – кто управлял им?

Мое рассеянное внимание привлекла процессия, шествующая через двор. Было там в преизбытке фрейлин, слуг и сановников. Во главе ее была королева наша Аврора в костюме пажа и некий знакомый мне уродец в костюме болвана. Ну, то есть Гэбриел ван Харт в обычной своей одежде, но с видом самым что ни есть болванским. Он так сладострастно пожирал глазами ее величество (мне особо сладострастия с такого расстояния видно не было, но я его почти ощущала) и так уверенно держал ее за руку, что сомнений не было.

– Как быстро меняется столичная мода, – пропел Станислас, – ты заметил, граф, что нынче вошли в обиход дамские маски?

– Что? – Я отвела взгляд от влюбленного дуралея: некоторые дамы из сопровождения действительно скрывали лица за украшенными канителью полумасками. – Ах да, болванская мода.

– Надеюсь, Гэбриел успокоит и обаяет наше величество, и она оставит сегодняшнее происшествие без последствий.

Я вздохнула:

– Ван Харт вряд ли озабочен нашим с тобой благополучием, дружище, разве что оно, это благополучие, послужит неким его личным целям. Он – хитрый равнодушный фахан, который не пошевелит мизинцем, если это ему не выгодно.

– Ты все еще зол на Гэбриела?

– Что значит зол? Я что – девчонка, которую обидел равнодушный поклонник? Я ничего не забыл, но не собираюсь дальше развивать эту тему.

– Тогда позволю себе предположить, что ты ревнуешь?

Я раздраженно передернула плечами:

– Скажу еще раз: я не девчонка! Я не ревную меченого уродца!

Мандолина зазвучала с удивлением:

– Я имел в виду, что ты ревнуешь ее величество. Судя по этой сцене, – Станислас кивнул в сторону двора, – наша королева очарована своим спутником.

– И что?

Он посмотрел на меня с грустью:

– Басти, она королева, а ты… всего лишь ты. В любом случае ты не мог бы оставаться в ее сердце в одиночестве. Даже если ее чувства к тебе глубоки, она не может себе позволить отдаться им полностью.

– Да что ты понимаешь в любви?

– Больше, чем ты, малыш…

В этот момент Аврора споткнулась (это на зеркально-то гладкой брусчатке!) и ван Харт подхватил ее за тоненький стан, склонившись лицом к лицу ее величества непозволительно близко.