Прошло более двух лет с тех пор, как он был здесь, а ему казалось, что ничего не изменилось. Как будто тут остановилось время. С правой стороны стоял построенный еще в советские времена магазин, где ныне хозяйничал кооператор. По утрам сюда приезжал фургон, развозящий хлеб, и заранее образовывалась очередь. На этом «пятачке» останавливался молоковоз, скупавший молоко, и жители села, сдав молоко, тут же отоваривались в магазинчике.

Сейчас на «пятачке» перед магазином не было ни души, стояла тишина, слышно было только, как по трассе проносятся автомобили и где-то на краю села побрехивают собаки. Мимо магазина шла насыпная грейдерная дорога в глубоких рытвинах. Глеб свернул на нее, он не раз по ней ездил, но сейчас, передвигаясь пешком, смотрел по сторонам, словно видел все это впервые. Раньше, приезжая сюда на автомобиле, он постоянно думал о своем, окружающее его не интересовало. Он вспомнил, что на повороте, где улочка круто сворачивает, находилась громадная круглогодичная лужа, в прежние времена доставлявшая ему массу хлопот, потому что объехать ее не было никакой возможности. Лужа находилась на своем месте и была покрыта предательски тонкой коркой льда. Глеб попался в эту ловушку и, провалившись левой ногой, набрал воды в ботинок. Чертыхнулся, но что поделаешь – сам виноват!

Вчера утром Глебу позвонили из областной милиции и потребовали немедленно явиться, не объясняя причины. У него внутри все оборвалось, в голове стали роиться самые невероятные предположения, сдавило сердце. Тюрьма приучила его безропотно выполнять приказания людей в погонах.

Причина вызова в милицию оказалась невероятнее всех его самых фантастических предположений. Ему сообщили, что на городском кладбище в Боярке могилу его бывшей жены раскопали и ограбили. При этом погиб один из грабителей. Следователь поинтересовался, что могло быть ценного в гробу?

Глеб пояснил, что на похоронах его не было, их организацией, а затем установкой памятника занимались сотрудники научно-исследовательского института, где жена раньше работала. Он не стал уточнять, где в это время находился. Ему показали обручальное кольцо, найденное у погибшего грабителя, и он узнал его – подарил Ольге на свадьбу. Кольцо вернули в маленький полиэтиленовый пакет и пока приобщили к уголовному делу об осквернении могилы.

Из милиции Глеб поехал на кладбище – второй раз за все время. Первый раз он был там вместе с Галей, всего пару минут, потом поспешно ушел. Ему не верилось, что под памятником, на глубине двух метров, лежит его Ольга.

Развороченная могила с провалившимся памятником, гроб на дне ямы, прикрытый кусками старой фанеры и наполовину засыпанный землей, произвели на него удручающее впечатление. «ТАМ, ПОД ФАНЕРОЙ, НАХОДИТСЯ ЕЕ ТЕЛО!» – подумал Глеб и почувствовал, как закружилась голова и он чуть было не потерял сознание. Нашел рабочих кладбища и заплатил им за то, чтобы они сделали новую крышку на гроб, привели все в порядок.

По дороге домой он вспомнил найденное предсмертное письмо Ольги, в котором она, предчувствуя свою смерть, завещала похоронить ее в родном селе Ольшанка. Глеб поразился: события, на первый взгляд не связанные друг с другом, выстроились в логическую цепочку. Сон, из которого он узнал о тайнике в раме зеркала и нашел прощальное письмо Ольги, а на следующую ночь грабители раскапывают могилу, словно она этим подала ему знак – исполни мою последнюю просьбу.

«Я все сделаю, как ты просишь!» – пообещал он и уже утром отправился в Ольшанку.

Вначале он зашел на кладбище – присмотреть место упокоения для Ольги. Могилы были занесены снегом, кое-где виднелись следы бродячих собак. Глеб нашел могилу Ульяны, матери Ольги, рядом находилась могила Мани. Он вытащил припасенную четвертушку водки и помянул их, отхлебывая прямо из горлышка. Полупустую бутылку он оставил на могиле Ульяны. За прошедшее время за ее могилой выросло два ряда новых могил и начинался уже третий. Он пошел прямо через заснеженные огороды сельчан и вышел к дому священника. Тот жил в двухэтажном доме на четыре семьи. Глебу вспомнилось, как они с Маней приезжали сюда, чтобы уговорить священника отпеть мать Ольги Ульяну.

Отец Никодим был дома и пил чай. Увидев Глеба, он растерялся, затем спохватился и предложил войти.

– Софьюшка! Матушка! Налей гостю чая! – крикнул он в сторону кухни.

Глеб сел за стол в гостиной и с любопытством огляделся. Ничего здесь не изменилось: все те же слоники на серванте, один другого меньше; кобальтовая рыбка-графин в окружении маленьких рыбок-рюмочек за стеклянной дверцей по соседству с хрустальными ладьями; разноцветный ковер на стене.

В прошлом пряталась тайна, к которой были причастны Софья и Ольга. Ведь имелась причина, по которой Софья поздней ночью оказалась в доме покойной Ульяны и в нее стреляла Ольга!

Галя ему рассказала, что Софья после той ночи сильно заболела и находилась на излечении в психиатрической больнице, а следователь так и не смог добиться от нее объяснения случившемуся. «Раз попадья дома, то, наверное, уже здорова и сможет рассказать правду о событиях той ночи», – решил Глеб.

– Какими судьбами у нас? – ласково спросил его отец Никодим.

– Последнюю волю Оли хочу исполнить – похоронить ее на здешнем кладбище, рядом с матерью. Вот приехал узнать, как это лучше сделать. На кладбище ходил – место присмотрел, – пояснил Глеб, с нетерпением ожидая, когда Софья войдет в комнату.

– Если на это была воля покойницы, то никто препятствий чинить не будет. Упокой, Господи, ее душу! – Священник перекрестился, колюче взглянул на Глеба: – А я грешным делом подумал, что приехали допрос матушке учинить. Нездоровится ей по-прежнему. Все молчит и только Богу молится. Видимо, покойница ее насмерть перепугала, разум забрала. Ничего, даст Бог, выздоровеет. Помоги, Господи, сердешной Софьюшке! – и он снова перекрестился.

В это время в комнату вошла Софья, одетая во все черное, неся на подносе чистую чашку. Она стала как будто меньше, похудела, лицо теперь у нее было чистое, глаза опущены, и не видно, что в них. Глеб поздоровался. Она не ответила, молча поставила перед ним чашку с блюдцем, налила туда заварки из кобальтового чайничка, кипятка из блестящего самовара, сама уселась в сторонке.

«Сколько ей потребовалось времени, чтобы принести мне чашку? Она подслушивала в кухне наш разговор, желая узнать цель моего прихода? Если это так, то она не такая уж невменяемая», – подумал Глеб.

– Отведайте чайку, Глеб Леонидович. Самоварчик у нас не электрический, на щепках, поэтому и вкус чая отменный. В вазочке варенье вишневое, из лутовки. Я предпочитаю чай вприкусочку, рафинадиком побаловаться. – Отец Никодим, смачно похрустывая сахарком, громко потягивал чай из большой чашки.

«Ему бы чаек похлебать из блюдечка, будет полная чайная идиллия начала прошлого века», – раздраженно подумал Глеб. – «Темнит что-то батюшка, как и его жена».

– На здоровье не жалуетесь? Пришлось вам испить чашу горькую, безвинно в тюрьме столь долгое время промучиться. Очень жаль! – не дал повиснуть тишине отец Никодим.

– Здоровье у меня хорошее. А то, что по ошибке осудили, – так это дело прошлое. Разобрались, приговор отменили, жизнь налаживается. Матушка Софья, как ваше здоровье? – обратился Глеб к женщине в черном, сидевшей неподвижно, с опущенной головой.