— Оказались скомпрометированы, — глубокомысленно произнес Порта.

— Да, конечно. Сидели в дерьме по самые уши… и, в общем, фон Клюге, фельдмаршал, стал пытаться из него выбраться. Потом все начали пытаться. Друг другу больше не доверяли, понимаете? Ни на грош. — Грегор покачал головой. — Потом у них пошли ссоры друг с другом, обвинения в предательстве и бог весть в чем. Поэтому однажды фон Клюге вызвали на совершенно секретное собрание, он заорал, чтобы я подавал машину, мы неслись вовсю, он дышал мне в затылок, стучал тростью по стеклу и вопил, как помешанный. — Грегор сделал паузу и оглядел нас. — Хорошо сидеть здесь и улыбаться, но попробовали б вы ехать с помешанным генералом, навалившимся вам па плечи, на полной скорости… это не смешно.

— Ты должен был на него донести, — строго произнес Хайде.

Грегор пропустил это мимо ушей.

— Собрание это было в Киеве. Ездили вы когда-нибудь по тамошнему главному шоссе? — Он шумно втянул воздух и покачал головой. — Это одна из неудач Сталина. Американские горки, а не дорога. Там есть один участок перед самым въездом в деревню Дюбендев или что-то в этом роде — он поднимается вот так, — Грегор вертикально вскинул руку, — вьется вот так, — быстро описал рукой синусоиду, — а по сторонам громадные кюветы. Его прозвали Углом самоубийц. Каждое воскресенье все местные жители выходят туда и ждут, когда начнется потеха. У них это традиционное времяпрепровождение.

— И, видимо, — сказал Старик, — ты и твой генерал устроили им бесплатное зрелище?

— Попал в точку, — ответил Грегор. — Этот фон Клюге вел себя, как гангстер из американского фильма. Последнее, что помню — мы неслись на тот подъем, а он принялся стучать тростью по стеклу и кричать, чтобы я прибавил газу… Потом я очнулся в госпитале в каком-то гипсовом гробу. Продержали меня там два месяца. Лежишь на спине, смотришь на соблазнительных девочек, расхаживающих по палате, и ничего не можешь сделать!

— А что фон Клюге? — спросил я. — Он погиб?

— Кой там черт! — недовольно ответил Грегор. — Вроде бы сломал позвоночник. До сих пор лежит в гипсе.

— Неплохо так провести войну, — заметил Порта.

— Его нужно было расстрелять! — сказал Хайде.

Наступила пауза. Где-то снаружи раздалась серия взрывов, туча пыли медленно осела нам на плечи и головы. Малыш глубоко вздохнул.

— Я работал одно время с генералом, — сообщил он нам.

Мы посмотрели на него с естественным недоверием.

— Да? — спросил Порта. — И кем же ты был? Его правой рукой?

— По морде захотел? — спросил Малыш.

— Ну, ладно, продолжай! — насмешливо сказал Порта. — Что ж это был за генерал, с которым ты работал?

— Кнохенхауер, — ответил Малыш. — Танкист. Его уже нет в живых — застрелился.

Грянул насмешливый хохот.

— Это было естественным результатом того, что ты работал с ним? — поинтересовался Старик.

Малыш нахмурился.

— Я был его денщиком. Мы отлично ладили. Он мне даже жизнь спас. — Малыш с улыбкой откинулся на спинку стула. — Иду на спор, никому из вас генерал не спасал жизнь! Старина Кнохенхауер был отличным человеком… Вышло вот как: я выпал из танка, и нога застряла. Чуть не оторвало ее. На другое утро я едва мог ходить и отправился к врачу. Гад ползучий, как и большинство этой публики… нужно было, чтобы кишки обмотались вокруг ног, иначе сочтут, что у тебя все в порядке. Болезней терпеть не мог. Странно, если подумать… врач ведь… Один мой знакомый пошел к нему с аппендицитом. Этот лекарь заявил, что он притворщик. Насовал ему градусников, в рот, в уши, подмышки, в задницу… и все равно не поверил. Хотя все остальные верили! Все понимали, что бедняга болен. Я в тот вечер прошел проведать его, он был таким горячим, хоть яичницу жарь на спине, а ему только угрожали трибуналом, если он не поправится через сутки… А наутро он умер, — злорадно произнес Малыш. — Внутри что-то лопнуло, отравило внутренности. Так что, видите, они не всегда знают свое дело.

— Естественное недоверие, — сказал с усмешкой Старик. — Слишком много шалопаев вроде тебя. Вот врачи и стали подозрительными!

— Выпал из танка! — со вкусом произнес я. — Хорошая выдумка!

— Так и было, — вызывающе сказал Малыш. — Вся ступня посинела, я трижды терял сознание, пока шел к этому лекарю, и потерял снова, когда снимал сапог, чтобы показать ему.

— Надеюсь, тебе зааплодировали, — сказал Порта.

Малыш покачал головой.

— Этот гад заявил, что я блефую. Видимо, решил, что я бил по ступне молотком, чтобы она посинела. Я ничего не мог доказать, понимаете, но он сказал, что со мной все в порядке. Потом меня отправили в тюремный барак чистить картошку. Я ничего против не имел, — рассудительно сказал Малыш. — Способ провести войну не хуже любого другого. Только вот синяк на ноге, черт бы его побрал, стал проходить. И когда начался трибунал, на ней уже почти ничего не было. Поэтому у них хватило наглости обвинить меня в… — Малыш нахмурился, — в спекуляции, — неуверенно произнес он.

— В симуляции, — поправил Легионер.

— Да, вот-вот, — подхватил Малыш. — Точно. В симуляции. За нее полагается расстрел. Меня отправили в Торгау и поместили в отделение смертников. Расстрел был только вопросом времени, можете поверить. Я думал, мои дни сочтены… был обреченным, — сказал Малыш с мелодраматическим наслаждением. — Только не подумал о моем друге-генерале. — Кивнул и подмигнул нам. — Старина Кнохенхауер спас мне жизнь. Специально приехал в Торгау и завел со мной разговор. Мы с ним отлично ладили. Он спрашивает: «Готов признать, что обманывал нас, или стоишь на своем?» Я отвечаю, что стою на своем, и знаете, что он говорит мне? — Лицо Малыша засветилось, словно маяк в темном чулане. — «Солдат, — говорит он, — ты самый твердый орешек, какой мне приходилось раскусывать. Я отправлю тебя на рентген. Может, это поубавит у тебя наглости… А когда рентген подтвердит, что с твоей ногой все в порядке, — говорит он, — мы тебя расстреляем». Ничего справедливее нельзя сказать, верно?

— Хорошо иметь в друзьях генерала, — пробомотал Легионер.

— И что показал рентген? — спросил Порта. — Врастающие внутрь ногти?

Малыш торжествующе поглядел на него.

— Сломанную кость, — сказал он. — Трещину в ступне. Тут они кое-что поняли! Того врача, что допустил ошибку, тут же отправили на фронт, а генерал Кнохенхауер пришел и извинился. Прямо-таки рассыпался передо мной. Плясал под мою дудку…

На этой вершине торжества Малыша мы услышали пронзительный свисток, беготню, все признаки общей тревоги. Дверь распахнулась, и в ней появился побледневший ефрейтор.

— Русские прорвались! — крикнул он.

Наступила пауза. Ефрейтор побежал вверх по лестнице, Старик стал неторопливо собирать свои карты. Остальные поднялись и потянулись к снаряжению.

— Пора им нанести нам визит, — сказал Легионер. — Я все думал, когда они появятся.