Юся тупо отработал свой участок вплоть до автобусной остановки «Улица академика Вавилова». Здесь ему стало совсем плохо, прямо из себя выворачивало. Юся сел передохнуть на скамейку.

Взгляд его упал на урну, исполненную в виде пингвина, открывшего клюв в ожидании, что туда забросят окурок или пластиковую бутылку. Тошнота внезапно отпустила. Юся удивлённо отвёл глаза — тошнота вернулась. Он снова посмотрел на пингвина, и ему стало легче. Юся встал со скамейки и приблизился к урне.

Он не был уверен, что слышит странный звук, который урны обычно не издают, поэтому встал на колени и засунул голову в разинутый клюв. Пассажиры, ожидающие транспорт, не замедлили отреагировать: кто-то стал острить, кто-то возмущаться, но Юсю это совершенно не волновало. В гулких потёмках мусорки он разглядел коробку из-под торта. В коробке что-то тикало.

Ужас захлестнул дворника, он рванулся назад, но голова застряла.

— Бомба! Бегите! — истошно заорал Юся.

Дальнейшее происходило как в тумане. Сначала крики паники, потом тишина, потом вой сирен, ласковый голос участкового Горемыки снаружи, но Юся даже не понимал, о чём его спрашивали.

Очнулся он от окрика Модестовны:

— Эй, ты, паникёр! Соберись — сейчас тебя вытаскивать будут.

— Не надо! — запротестовал Юся, но было поздно. Свои же мужики, из ЖЭУ, окружили его, и пленник урны увидел, как в камере обскуре, на коробке с бомбой две перевёрнутых фигуры, которые сели на корточки рядом. Видимо, они держали пингвина, чтобы не раскачивался, в то время как невидимые руки просто взяли Юлика и выдернули из плена.

Юся зажмурился от яркого света, а когда открыл глаза, увидел мужиков в оранжевых, как у него, жилетках с надписью «Воронежское ЖЭУ-17», милицейский «воронок», «скорую помощь» и ещё тентованный грузовик с военными номерами.

Над Юсей склонился Горемыка.

— Живой?

— Живой.

— Тогда пошли, — участковый накинул на Юлика одеяло и ласково повёл прочь.

На остановке, кроме милиции и мужиков из ЖЭУ, никого не было. К бачку подошёл человек в камуфляже и с чемоданчиком, видимо, сапёр.

— Твою мать, Юся, что ты за кашу заварил? — шёпотом ругался Горемыка, пока они медленно шли прочь от остановки.

— Так ведь бомба…

— Окстись, дуболом, какая у нас бомба? У нас жульё да бандиты, а здесь даже не самое оживлённое место. Ты хочешь сказать, что у нас тут кто-то теракт устроить решил? А вот тебя, как человека без паспорта, легко могут в оборот взять, как террориста.

Юся не успел ответить: его пригласили в белую «волгу», стоящую дальше всех прочих автомобилей.

— Капитан Воронин, — представился сидящий на заднем сидении человек неприметной наружности.

— Кефир, — представился Юся чужой фамилией, под которой жил.

— Вы и вправду видели в урне бомбу?

— А зачем бы мне тогда орать?

— Это я у вас спросить хотел. Вы понимаете, что это может быть ложный вызов?

— Лучше перебдеть, чем недобдеть.

— Простите?

— Лучше перестраховаться, говорю.

— Что у вас с дикцией? Зубы не на месте?

— При чём здесь моя дикция?!

Фээсбэшник никак не мог справиться с улыбкой, упорно растягивающей его губы к ушам. Юся привык. Странным ему казалось другое — в голове он прекрасно мог произносить букву «р», а вот вслух отчего-то получалась только «л». Дразнить его никто не дразнил, но стоило Юсе начать говорить — и все покатываются. Особенно если он о «сельёзных вещах лассказывает».

Капитан овладел, наконец, мимикой и сказал:

— Но почему вы решили, что это именно бомба?

— Вы что, не слышали, что зимой на автобусной остановке рвануло?

На улице стало оживлённее. Солдаты подбежали к сапёру, тот махнул рукой, и рация в машине ожила:

— Имитация.

Юся растерянно посмотрел на капитана.

— Поздравляю, — сказал фээсбэшник. — Вы не ошиблись.

— В смысле?

— В том смысле, что это не бомба, но её имитация, а не просто часики в коробке. Штраф платить не придётся.

Юся облегчённо выдохнул:

— Слава богу.

— Зачем вы вообще туда голову засунули, в эту помойку?

Опустив глаза, Юся тихо сказал:

— Блевать хотел.

Капитан покачал головой — час от часу не легче.

— Подпишите здесь и здесь.

— Что это? — спросил Юся, тупо глядя в бумаги.

— Это подписка о неразглашении. Вы никому не рассказываете о том, что здесь на самом деле произошло.

— А люди?

— А паника? — парировал капитан. — Мы предпримем все усилия к поимке террориста, а вы — не создавайте помех в оперативной работе. И вот ещё… Если что-то подозрительное увидите — звоните по этому номеру, — и он протянул визитку.

Юся машинально принял бумажный прямоугольник и засунул в нагрудный карман. Потом вынул из внутреннего кармана авторучку и оставил два автографа на казённом формуляре.

— До свидания, — сказал Воронин.

Едва Юся покинул машину, двигатель взревел, и «волга», взвизгнув шинами, унеслась прочь.

— О чём говорили? — спросил Горемыка.

— Не скажу, — ответил Юся.

— Ты чего, боец, субординацию нарушаешь? — рассердился участковый.

— Ну, не могу я, подписку дал.

— Я тебе сейчас тоже дам. Это моя земля, и я здесь всё должен знать.

Юся затравленно посмотрел на Горемыку — не могу.

Но, похоже, говорить ничего и не надо было — всё было написано на физиономии дворника.

— Твою мать, только этого мне не хватало, — выдохнул Горемыка.

— Барби. Барби. Ты меня слышишь?

— Господи, Майор, ты мне дашь умереть спокойно? Или тебя тоже убили?

— Слышали? Она моей смерти хочет. Значит, скучает.

— Мистер Брайдер, это палата для тяжелобольных, ведите себя соответствующе. Мисс Кравец…

— Миссис! — возмутился Майор. — Она миссис! У нас был секс!

— С лошадью Симона Боливара у тебя был секс, мерзавец, — простонала Барбара и открыла глаза.

Над ней, словно ангел господень и демон ада склонялись незнакомый благообразный мужчинка в белом халате и Майор в ярко-красной, будто кетчупом измазанной, цветастой рубахе.

Доктора слова про секс смутили. Очевидно, то, что лежало сейчас на больничной койке, не вызывало ассоциаций с данным разделом анатомии. Эскулап стоял, краснея, и не знал, что сказать. Зато Майор разливался соловьём: