Шумской уж рот открыл, чтобы дать князю отлуп, да примолк… Воевода сказал не отдаст Арину, так вот пусть князю и перечит. Ишь, удумал, не отдать! Андрюха вмиг смикитил выгоду свою и заулыбался.

— Идем, коль не шутишь. Токмо имей в виду, Арина и отказать может.

Всеслав аж глаза выпучил и квасом облился.

— Чего? С какого ляду?

— С такого. Упрямая. Не хочет своим худородством меня порочить. Уговариваю уж давно.

Всеслав только глаза возвел к притолоку.

— Чудны дела твои Господи, но средь них самое чудное — баба.

У Ариши почитай с самого утра все из рук валилось. Металась по ложнице своей, мыслями маялась. Ить Андрей велел ждать сватов и время указал — два дня. Вот и он, сам-третий. Ужель, сегодня?

За рыжей метался щеня — подросший, охудевший — видать думал, играет она с ним, а ей, бедняжке, не до веселья вовсе. Отказать Андрею, согласиться ли? Отец ведь его пожалел, не исторг из рода-то, а стало быть, опора есть. А ну как люди не примут Аринку-то худородную? И не поклонится никто, не послушается? Андрей-то не стерпит, вступится, обидит кого… А народ-то все помнить будет.

Ох, что же делать? Быть как?

Однако готовилась сватов-то встречать! Хозяйка же, того никто с нее не снимал. Вчера велела холопкам дом чистить, снеди готовить. Те и не спросили — почто. Хозяйке-то видней. Дед тех хлопот и не заметил.

Два дня как сам в мыслях пропадал. Аришка было с вопросами пристала, а тот поначалу отмахнулся, а потом призвал внучку к себе, обнял крепко и поцеловал. На ночь и благословил еще, вот отродясь за ним такого не водилось!

А с утра и сам метался, как и Ариша. Все выглядывал, высматривал… Ждал кого-то? Аринка средь своих мытарств мысленных и не уразумела, не счуяла ничего.

Но мысли, все же, собрала, скрутила узлом и отправилась на боярское подворье — Ксения ждала к уроку. Шла посолонь двора и узрела боярича Фаддея: он намедни приболел, гриба-самопляса опробовал неосторожно. Маялся горлом и животом, но лекарь был, сказал сдюжит. Молодой, нето, ражий.

Фаддей сидел на скамеечке, привалясь к стене большой хоромины, и взглядом жёг таким, что впору бежать. Ариша скрепилась, и проходя мимо, отдала урядный поклон. А потом шаг-то ускорила, но спиной чуяла, смотрит вослед, прожигает.

У Ксении долго не задержалась, та за сына дюже душой болела, а с того и махнула Арине, мол, иди нето, опосля уроки будешь исполнять.

Так и ушла. А за воротами богатого боярского дома такая ее печаль взяла, что впору выть. Застыла посередь тропы, взглядом мечется, будто знак какой ждет! Уставилась на маковку церковную, в разум вошла и потекла в Божий дом.

Молилась истово, просила Всевышнего помочь-пособить. Знак какой подать: идти за Шумского, аль отказать? Ведь сердцем-то с Андреем была, и как тут взять и отвернуться? Отказаться от любви? Не всякий сможет, а Аришка уж и пробовала, так и что ж вышло? Себя почитай угробила, и Андрею солоно сделала.

И ведь отмолила у Бога-то знак, выпросила! Уж выходя из церковных дверей услыхала.

— Иди за него, думать тут нечего! — Две славницы шли мимо и про свое балакали, а Аринке-то и ответ дали.

Арина обернулась к образу, что над входом в церковь висел, привечал страдальцев и днем и ночью, крест положила и поклон земной. А уж потом и вдохнула легко, благостно.

Уж не думая более, отправилась к деду: давно уж пора было обсказать про себя и Андрея. И не боялась вовсе, а радовалась, что Всевышний услыхал и дал ясность разуму.

С того должно и походка стала легкой, скорой. Неслась, словно соплюха малолетняя на торг, где пряники медовые раздавали без деньги. А вокруг зелено, светло! Ветерок летний обдувает, разгоняет зной, дарит прохладу. Небо синеет так, что впору с радости песни петь! Дышится-то сладко, привольно!

На своем подворье увидала коня воеводского — Василька. Дядька Фрол тут? Это его деда выжидал, высматривал? С того в гридницу не сунулась, а села на скамеечке малой терпеливо ждать, пока пожившие мужи меж собой говорят.

Долго-то ждать не пришлось. Дед Мишка сам вышел на крыльцо и поманил внучку.

— Арина, пойди-ка… — договорить не успел.

На улице послышались крики, детвора побежала, заулюлюкала!

— Сваты!! Сваты едут к Дорофеевым!! — На те крики из дома вышел Фрол Кузьмич.

Аринка вскинулась, и не узрела — оба деда совсем и не удивились такому-то.

Народ из домов повыскочил, да и повис на заборе Дорофеевском, будто смородина на кусте, гроздьями.

В открытые ворота въехала сватовская ватага: все конные, кафтанные. Впереди незнакомый муж в богатейшей одежде и шапке. За ним Андрей, а позади Дёмка: на плече нарядный рушник с красной вышивкой, а в руке сватовской каравай*! А далее ратники из Савиново, самые почитай уважаемые.

Пыль взвихрили, Дёмка еще и посвистом все огласил. Деваха соседская — Луша — аж не сдержалась.

— Ох, вот внесло ж как! Богато! Кто жених-то? Ратный, нето? Савиновский? А кто ж сватом?!

Аришка застыла, не поняла, откуль рядом с ней появилась Машутка и утащила за хоромцы: невместо быть при сватовстве невесте-то!

— Ты чего застыла, курёха?! — Машка сияла очами, аж подпрыгивала от нетерпения. — Тебя сам князь Всеслав сватать притёк! Честь немалая.

А потом накинулась на бледную Аришку:

— И мне ведь ничего не сказала! Подруга называется. Сколь у вас с Шумским-то длится? Если б не Дёмка, я так бы и не знала! Утресь мне все и рассказал и про Шумского, и про Всеслава. Ладноть, я тебе помщу, рыжуха молчаливая! Тоже ничего не расскажу. Глянь! Ох, тыж!

Арина во все глаза смотрела на нарядного князя, а тот балагуристо так, гулко на весь двор молвил:

— Здравы будьте, хозяева хорошие! Слыхали, есть девица у вас — краса золотая. Явились мы свести ее от вас, да не абы куда, а к добру молодцу… — и замолк!

Глазами ел деда Михаила, молчал, а потом как заорет!

— Михал Афанасьич, ты ли?! Глазам не верю! Ай, не признал? — с коня слетел и пошел к деду, а тот глазами-то захлопал, да переглянулся с воеводой.

Дядька Фрол и сам стоял обомлевши!

Князь деда Мишку обнял, тиснул крепенько, на ухо что-то шепнул, а потом к народу развернулся и залился соловьем.

— Это ж мой думный боярин*! Когда я в бега подался, он ить тоже исчез! — а потом деду, — Радость-то какая, что выжил ты! Ведь с внучкой бежал, помню я!

Аринка с Машкой за руки взялись, стиснулись так, что топором не разрубить.

— Аринка, ты что ж, боярышня? Беглая? Божечки!! Сколь новостей и все одним днем! — Машка малёхо ополоумела, и была похожа на воробья, когда тому под нос свалился кус хлеба величиной с кадушку.