chitay-knigi.com » Разная литература » Русская армия на чужбине. Галлиполийская эпопея. Том 12 - Сергей Владимирович Волков

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 35 36 37 38 39 40 41 42 43 ... 158
Перейти на страницу:
ворот эти люди уплывали на одинокий и неведомый Лемнос. Там, на Лемносе, собирались теперь все казаки, чтобы тяжелыми испытаниями закалить свою волю прирожденных бойцов.

Жизнь казаков на Лемносе во многом походила на Галлиполи. Те же преодоления внешних препятствий; та же борьба с природой – здесь, на каменистом острове, еще более тяжелая; та же бесконечная приспособляемость русского человека. После первых преодолений те же ростки культурной жизни – церковные хоры, лекции, беседы, театр, информационный листок.

Но если там, в Галлиполи, выступали эти всходы на фоне все возрастающей крепости, все увеличивающейся спайки и воинского духа, – то здесь, на Лемносе, все шло под знаком ежеминутного угнетения и оскорбления. Поэтому теперь, когда Лемносский период окончен, можно подвести итоги тому почти сверхчеловеческому усилию, с которым генералу Абрамову, прибывшему на Лемнос в самое трудное время, удалось с честью вывести казаков из этой водяной тюрьмы.

Главнокомандующий прибыл на Лемнос, после восторженной встречи в Галлиполи, 19 февраля. Генерал Бруссо, сухой формалист, еще недавний «друг России», незадолго до этого резко изменил свою тактику. В конце января он издал приказ по лагерю, где говорилось, «что в интересах русских – следует в самой широкой мере поддерживать эвакуацию, согласно принятому окончательному решению, беженцев, пожелающих возвратиться в родную страну» и предлагалось «разрешить беженцам выразить по команде совершенно свободно свое желание по этому вопросу французскому командованию». Дальше говорилось в этом приказе: «Сделаны шаги, чтобы добиться гарантии их личной безопасности. В случае надобности они будут отвезены в один из портов Советской России». Результаты анкеты предлагалось сообщить к 1 февраля, а 13 февраля «Решид-паша» с репатриантами тронулся в Советскую Россию.

Генерал Врангель прибыл на Лемнос тогда, когда еще не улеглись страсти и волнения последних дней. Торжественно встреченный казаками, он обратился к ним с простой, понятной их сердцу речью – и то колебание, которое началось в частях, сразу кончилось: дальнейшая запись была сорвана. Политика генерала Бруссо потерпела крушение, и это обстоятельство ускорило решение об «изолировании» Главнокомандующего от войск. Вся тяжесть борьбы на местах переходила теперь на плечи местного начальства.

А борьба эта только что начиналась. 26 марта был объявлен новый приказ генерала Бруссо, где говорилось, что «французское правительство решило прекратить в кратчайший срок всякий кредит на содержание русских беженцев. Французское правительство, – говорилось дальше в приказе, – не намерено содействовать, ни даже допустить, новые действия генерала Врангеля против советской власти. При таких условиях беженцам предстоит выбрать одно из трех следующих положений: 1. Возвратиться в Советскую Россию; 2. Выехать в Бразилию; 3. Самим обеспечить свое существование». В конце этого приказа генерал Бруссо говорит: «Чтобы обеспечить полную искренность, соответственно взгляду французского правительства, приказываю произвести опрос французскими офицерами, которые в сопровождении небольших отрядов посетят различные полки и соединения, и рассеять ложные слухи, которые уже распространяются».

В это самое время на Лемнос прибыла последняя новая партия чаталджинцев на «Решид-паше» и генерал Абрамов со своим штабом на «Доне». На пароходах велась самая бессовестная агитация. «Казаков убеждали, – писал по этому поводу генерал Врангель Верховному комиссару Франции господину Пелле, – не верить своему командному составу, не верить офицерам, которые их обманывают и скрывают горькую правду. Все-де уже кончено, как в России, так и здесь. На Лемносе их ждет голодная смерть. Предлагалось даром не терять времени, не сходить на берег, а на этих же пароходах отправляться в Советроссию.

Первое время не зная, что делать, не зная истинной обстановки, нашлись несколько тысяч упавших духом людей, остановившихся в нерешительности и замешкавшихся на пароходах. Таковые немедленно были объявлены отправляющимися в Совдепию и окружены французской охраной. Когда же удалось установить связь с берегом и выяснить положение, то многие казаки одумались и просили отправить их обратно в войсковые части. Но им было объявлено, что уже поздно менять решение. Никакие мольбы не помогали. Многие казаки в отчаянии бросались с пароходов в воду и вплавь пытались достичь берега. Может ли подобная картина быть названа отправкой людей, добровольно изъявивших желание ехать на родину?»

Генерал Абрамов очутился в этом кипящем котле людей, пораженных неожиданной новостью и поставленных в безвыходное положение. Стоя на капитанском мостике, он в короткой речи обратился со словами успокоения и призывал «не особенно поддаваться французским страхам». Из всех трех выходов только один – перейти на собственное иждивение – был хоть сколько-нибудь приемлем, и генерал Абрамов убеждал, что и с 1 апреля казаки не будут лишены пайка, что Главнокомандующий изыщет в дальнейшем способы помочь им, что нужно относиться к нему с тем же доверием, что и раньше. И пока говорил генерал Абрамов, с берега слышалось раскатистое «Ура!». Крики росли, ширились, играла музыка, и это «Ура!» захватило и «Решид-пашу». Под эти звуки съехал командир корпуса на берег и в самый тяжелый момент ободрил казаков своим словом и присутствием.

Опрос, о котором говорилось в приказе Бруссо, велся в самый грубой и циничной форме. Французские офицеры майор Бренн, капитан Пере и капитан Мишле в сопровождении вооруженной охраны обходили выстроившиеся части. Мы нарочно упоминаем здесь имена этих неизвестных французских офицеров, чтобы они не затерялись среди других имен, о которых не следует забывать оскорбленному русскому сердцу. Как сам генерал Бруссо, так и почти весь его штаб свободно говорил по-русски; это облегчало взятую ими на себя почетную обязанность освободить поскорее Францию от непосильного расхода, хотя бы ценой уничтожения своих «бывших союзников». К услугам их были и переводчики. Главное внимание добровольных агитаторов-офицеров было направлено на Советскую Россию. Говорилось, что советская власть укрепилась, что восстания подавлены, что слухи о голоде сильно преувеличены, что дальнейшая вооруженная борьба ни в коем случае не будет допущена, что лучше всего вернуться на родину. Что Балканские государства никого не примут, что кормить будет некому и все слухи о славянских странах, распускаемые русским начальством, есть ложь.

Особенно вызывающе держал себя капитан Мишле в Кубанском корпусе. Мы приведем здесь выписки из рапорта полковника Никольского, который был назначен сопровождать Мишле в его «обходе». Сухой, официальный язык рапорта передает картину этого обхода лучше всякого описания. Всякое выражение доверия к русскому командованию капитан Мишле считал оскорбительным для себя, о чем тут же заявил полковнику Никольскому и при приходе в Кубанское Алексеевское военное училище56 не остановился перед совершенно оскорбительным распоряжением. «По желанию капитана Мишле, – пишет в своем рапорте полковник Никольский, – офицеры были построены на значительном расстоянии от юнкеров, и после их опроса капитан Мишле просил их оставаться на месте и даже не поворачивать голову в

1 ... 35 36 37 38 39 40 41 42 43 ... 158
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 25 символов.
Комментариев еще нет. Будьте первым.
Правообладателям Политика конфиденциальности