Надо отдать должное писарям Салтыкова, ордер был составлен в таких выражениях, что придраться к нему не представлялось возможным. Поручику Валову надлежало принять под свое командование два эскадрона казаков и отряд киргизцев и оными силами произвести поиск в провинции Бранденбург в общей дирекции на Франкфурт, дабы выяснить, где находятся силы прусские, взявши пленных, расспросить таковых, а также внушить обывателям прусским трепет и почтение к оружию российскому и склонить оных мещан к принятию присяги государыне-императрице Елизавете Петровне. Тако же предписывалось на селения и местечки, упорствующие в подчинении королю прусскому, накладывать соразмерную контрибуцию. При этом граф, глядя в сторону, заметил, что поручик вполне может поправить личные обстоятельства, потому что военное время весьма способствует подобным изменениям.

Командовать столь буйной командой Петеньке еще не приводилось, поэтому он переложил все на плечи казачьих сотников, оставив за собой общий надзор. Казаки, конечно же, шельмы и разбойники, но воины знатные, были тому откровенно рады. С башкирским баем или нойоном – Петенька так и не понял, кто это именно, – он даже не пытался договориться. Это была фигура прелюбопытная – толстяк в полинялой алой шубе на вытертом куньем меху, явно содранной с какого-то купца, слишком тесной для него, и рысьем колпаке. Поручик просто поднес к носу нехристя кулак и рыкнул внушительно, тот зажмурился, со свистом втянул воздух между зубов и покивал:

– Все сделаем, бачка. Как прикажешь, бачка.

На всякий случай Петенька дал ему пару раз по морде, но все равно доверием не проникся. Заверения башкирца показались не очень искренними, да и вообще физиономия этого потомка Чингисхана была лукавой и совершенно злодейской. Поэтому он на всякий случай приказал сержантам и Северьяну караулить всю ночь поочередно опаски ради. Кто знает, что нехристям в голову взбредет? Вдруг захотят собственному командиру голову отрезать? Береженого бог бережет.

Когда он в первый раз увидел башкирцев, то даже посмеялся. В дикой степи их конница могла считаться силой, особенно если воевать против диких орд киргиз-кайсаков и тому подобных кочевников. Конечно, низкорослые скуластые всадники заслужили репутацию свирепых и отважных воинов, которые метко стреляли из луков и не боялись лихого сабельного удара. Те, кто побогаче, имели ружья и доспехи, и вообще все башкирцы, выступившие в поход, были о двуконь. Маленькие, росточком не более двух аршин, калмыцкие лошади преимущественно гнедой и бурой масти славились выносливостью и способностью совершать без еды и отдыха переходы в сто верст. Но как они покажут себя при столкновении с благоустроенной европейской армией, особливо с кирасирами прусскими? Это осталось загадкой, решать которую в деле Петенька не хотел.

А в том, что верить этому сброду особенно не следовало, Петенька убедился очень даже скоро. Как только его отряд вошел в первый то ли дорф, то ли берг, его солдатики развернулись вовсю. Он и слова сказать не успел, как в небо взметнулись столбы пламени, и понять, кто первым начал поджигать аккуратные домики, было решительно невозможно. Постарались и те и другие. Стоны и вопли немецких крестьян совершенно не трогали этих разбойников, которые старались перещеголять один другого в зверствах. Они требовали от немцев денег, те отдавать нажитое не хотели, вот в ход и шли ножи и раскаленное железо, хотя убивать немцев отряднички не смели – поручик это запретил настрого. А когда увидел, как кто-то из казачков полоснул ножом по горлу несговорчивого бауэра, то, не медля ни минуты, приказал тут же повесить ослушника на воротах усадьбы.

Петеньке не слишком все это нравилось, в конце концов, в душе он все-таки не до конца еще зачерствел, однако приказ был хоть и расплывчатым, но недвусмысленным. Поэтому сам он рук в крови не мочил и приказов никаких не отдавал, но и головорезов своих не останавливал. Да если уж на то пошло, то лилась кровь не православная, а еретическая, поэтому дело сие было если не богоугодное, то уж ни в коем случае не богопротивное.

Он вскинулся было, когда до него долетели вопли насилуемых женщин, но Иван остановил его:

– Не лезь, вашбродь, а то как бы чего не вышло.

– То есть как?

– Мужики на походе уже, почитай, месяца три, я с сотником говорил. Вот столько времени баб и не шшупали. Кровь кипит, успокоить надо, и когда начнут, тут окончательно голову теряют. Что поручик им, что сам фельдмаршал – никто не остановит. Не лезь, сгоряча и пришибить могут.

Петенька кисло усмехнулся:

– А сам ты, сержант, как?

– Я что… Я ничего, – несколько смутился Иван. – Мы по способности…

Что это означало, поручик прекрасно понял, но не сказал ни слова. Окончательно его добило то, что нойон приволок к нему за волосы молодую немку и, почтительно кланяясь, сказал:

– Это тебе, бачка-барин, девка молодой, красывый.

Петенька вспыхнул, словно маков цвет, и уже открыл рот, чтобы обругать башкирца, но тот опередил его:

– Эфенди, не карашо от подарок отказываться. Кровный обида будет. А не хочешь, я девка свой отдам, ей хуже будет. Вон там кроват стоит.

Поручик невольно оглянулся – и действительно, казаки для полного удобства вытащили из ближайшего дома массивную кровать, и кто-то уже успел опробовать ее в деле. Но, заметив, что начальство смотрит, казачки торопливо шарахнулись прочь с глаз. Петенька если и продолжал колебаться, лишь потому, что перед глазами всплыл эфирный образ княжны Шаховской. Как-то немного неловко было перед ней, но эта неловкость стремительно улетучилась, особенно когда бей, желая услужить «эфенди», рванул платье, обнажив юное тело. Поручик хмыкнул и отбросил колебания: княжна в Питере, там мирное житие, а здесь война, соответственно закон и мораль военные. Наше дело солдатское. И он спрыгнул с коня.

В общем, удовольствие получилось специфическое и довольно острое. Девица, правда, сначала верещала довольно громко, но потом примолкла. В конце концов, он ведь не зверь, не так ли? Просто во время войны, среди крови и грязи, невольно грубеешь. Он вдруг почувствовал себя легендарным героем, взявшим Трою, все теперь его – золото, рабы, женщины. Исчез просвещенный XVIII век, время повернуло вспять, победителю дозволено все. Когда Петенька встал, то перехватил жадный взгляд Ивана, второй сержант уже куда-то исчез. Петенька расслабленно махнул рукой:

– Давай, если хочешь. У меня другие заботы.

И действительно, ему пришлось заниматься приведением в порядок отряда. Дорвавшиеся до добычи и казаки, и башкирцы волокли с собой кучи всякого добра, найденного в домах. Буквально за полчаса отряд потерял всю боеспособность: какой из казака воин, если у него за седлом приторочена пуховая перина? И венский стул в придачу. В общем, пришлось устроить своим мародерам хорошую нахлобучку. Петенька долго вразумлял их: не стоит волочь за собой всякое барахло, следует брать только деньги, предпочтительно золото, и, в конце концов, добился своего. После небольшой задержки отряд двинулся дальше, оставив позади себя дымящиеся развалины, впрочем, значительная часть деревни все-таки уцелела.