Я, честно сказать, был впечатлен этим признанием. «Некоторые» — это явно не только Павел и Гертруда.

— В политике я довольно неуклюж. Так что спасибо — не сейчас.

— Ловкость в политике дело наживное. Все учатся. А если у тебя к ней отвращение, то это пойдет только на пользу Братству. Подумай о моем предложении на досуге. Нам, старикам, пора готовить новое поколение себе на замену. Должен же хоть кто-то занять наши места, когда мы умрем. От кольца тебе все равно не убежать. Не сегодня, так через десять лет.

— «Через десять лет» звучит гораздо приятнее. Пока я предпочитаю проводить время в поле, а не в кресле магистра. Как Бент?

Его лицо тут же помрачнело пуще прежнего.

— Все еще без сознания.

— Тильда и Браин?

— Дежурят у его постели. Даже не буду заставлять их отдохнуть. Все равно бесполезно. Оба переживают, что парень стал калекой.

— А ты — нет?

Он хмуро допил молоко, глядя на меня поверх стакана.

— Отсутствие конечности не лишает человека дара. Бент остается одним из нас. Без руки сложно, но он сильный человек. Справится. Если в Братстве был слепой страж, то почему не быть однорукому? Главное, чтобы выжил. — И сменил тему: — Ты вроде хотел попасть в Моров?

— Князь примет нас?

— Ему деваться некуда. Я избавляю его от паники в войсках. Примет. Идем, тут недалеко.

В зале трактира «Золотая лань», шумном, отдающем запахами жареной свинины с чесноком, пивного хмеля, крепкой сливовицы, пота и пороха, я заметил троицу знакомых хусар. Меня они встретили как родного. Войтек Мигорцкий с огромной глиняной кружкой светлого пива изучал опустевшую тарелку, дно которой покрывали обглоданные свиные ребрышки. Увидев меня, он заорал от восторга, ткнув Мариуша кулачиной в бок.

— Страж нашелся! — заревел тот, сграбастал меня в медвежьи объятия и от избытка чувств саданул по спине. — К ночи над Ждановичами творилось черт-те что. Ваша работа? Некоторые трусоватые решили, что начался конец света. А Войтек сразу понял, что это вы там шуруете.

— Ага, — кивнул Мигорцкий.

Радек не сказал ничего. Он был мертвецки пьян и спал прямо на столе, оглушительно храпя. Павел мрачно смотрел на моих знакомых. Его раздражала эта вынужденная заминка.

— Сегодня у него печальный день. Даже упился раньше срока, — извинился за друга Мариуш.

— Что его расстроило?

— Он просился у князя вернуться в харугву. Как и мы. Но его милость отказал. Сказал, что такие отчаянные люди нужны ему под Моровом, а харугва уже две недели как выступила к Штейнбургу. Мы хотим быть в рубке с другими братьями-хусарами, искать себе славу, а не торчать у мамки за подолом.

— Ага, — согласился Войтек.

— Но ведь и здесь будут бои, — возразил я. — Моров — крупный город.

— Чтобы взять город, нужны саперы, артиллеристы, шпионы да предатели. Ну и несколько тысяч дураков из пехоты, которые почти все без всякого смысла сложат голову под стенами. — В свои двадцать с небольшим Мариуш знал, о чем говорит. — А мы хусары! Гвардейцы! И штурмовать стены на лошадях не обучены. Нам нужна рубка. И без разницы кого бить — панцирников или всадников. Хусары лучшие солдаты в Чергии!

Говорил он достаточно громко, так что многие слышали его слова. Кто-то одобрительно кивал, кто-то, наоборот, хмурился.

— Князь ждет, ван Нормайенн. — Павел не отличался терпением.

Радек перестал храпеть, пьяно посмотрел на стража.

— Что за?.. — пробормотал он и, не закончив фразу, вновь провалился в сон, прижавшись щекой к столешнице, отполированной локтями сотен посетителей.

— Что это за шуты? — поинтересовался у меня Павел, уже поднимаясь по лестнице.

— Господа Хольгиц, Мигорцкий и Хальвец.

— Хальвец? Родич Горловица? Слышал о нем. Говорят, он упрям точно баран, да к тому же еще страшно вспыльчив. Нашел ты себе компанию, ван Нормайенн.

— Отличная компания, Павел. С этими господами можно отправиться в ад и притащить черта за хвост. Путешествовать с ними оказалось безопаснее, чем с отрядом в пятьдесят всадников.

Он хмыкнул и ничего не ответил.

Возле апартаментов, в которых поселился князь, несли караул двое гвардейцев. Черноусые, в высоких парадных шапках с фазаньими перьями, зеленых бархатных доломанах[14]и накинутых на одно плечо плащах с лисьей опушкой, стянутых на груди золотыми шнурами. На алых кушаках висели широкие палаши. В руках воины держали чергийские копья — короткое древко и узкий четырехгранный наконечник, больше похожий на длинную иглу.

Я знал, что кантонские наемники называли их свиноколами. Некоторые солдаты полюбили это оружие настолько, что укорачивали древко и носили копье за спиной, как двуручный меч.

— Клинки сдайте, господа стражи.

Павел безропотно отдал воину свой кинжал. Я неохотно сделал то же самое.

Большую часть комнаты занимал круглый стол, на котором возвышался макет Морова — точная копия города со всеми изгибами стен, оборонительными башнями, улицами, домами и церквями. На ключевых позициях размещались оловянные фигурки солдатиков, всадники, пушки и флажки. Такое впечатление, что детишки собрались поиграть в войну. Вот только цена этой игры — настоящие человеческие жизни.

— Сегодня прибыли два ядра, — с резким акцентом, выдающим уроженца кантонов, сказал воин с рыжей щетиной, покрывающей впалые щеки.

Его лицо было изуродовано ударом булавы — страшно перебитый нос, деформированная челюсть. Небогатая одежда, тяжелая черная кираса со стальным воротником, открытый шлем-бургиньот под мышкой, два пистолета с колесцовыми замками за поясом, еще два, в кожаных кобурах, висели на бедрах, через плечо перекинута тяжелая рейтарская сумка с зарядами.

Внешность у него была узнаваемая, я уже успел наслушаться о Крехте Разбитая Рожа, талантливом командире наемников, служивших князю Горловицу.

— Еще бы они не прибыли, когда за каждое я заплатил по шесть тысяч грошей золотом. Распорядись, чтобы первое отправили Жиротинцу завтра же, — ответил князь.

Горловиц, в отличие от своего собеседника, любил одеваться богато — в бархат и шелк. За поясом носил золотой шестопер, символ княжеской власти в Чергии, пальцы были унизаны перстнями с драгоценными камнями, поверх стеганой куртки с соболиной опушкой висела тяжелая золотая цепь, украшенная рубинами и гранатами.

Князь оказался ниже меня на голову. У него был большой орлиный нос, взгляд хищной прожорливой птицы и жестокие складки в углах рта, стоило ему сжать губы. В густых усах и на, висках полно седины.

— Быть может, милорд желает, чтобы ими разрушили стены, а не город? Я помню, что вы не хотели здесь зимовать.