десятину и отдельно ещё одну — старцам Исцеляющей, вкалывавшим в лазаретах. Само княжество получило по минимуму, одну двадцатую, да и то некоторые ворчали, что многовато будет. Оставшаяся сумма делилась на две ровные кучки, из которых одна принадлежала организаторам похода, вторая же отходила сотне. Вот с ней-то и ожидались сложности.

— Все ли с тем согласны или кто иначе думает? — сотник оглядел поле, уточняя. Высказаться никто не захотел. — Приговорили?

— Приговорили! — хором ответила сотня, поднимая вверх руки с зажатыми в них шапками.

— Теперь про отроков обсудим. На стене они дрались добро, не трусили, за чужие спины не прятались, — Богдан помолчал, ожидая возражений.

Люди кивали, некоторые морщились, однако вслух ничего не говорили. Во время боя случалось всякое, кое-кто из молодых «поплыл», испугался, впал в ступор. Тем не менее, присутствующие воины делали скидку на возраст и опыт, считая, что для первого серьёзного боя отроки держались неплохо. Тема уже обсуждалась раньше, и сотня пришла к согласию.

— А раз так, — видя, что никто не желает высказаться, продолжил сотник, — надобно решить, кто из младших достоин пояса воинского. Слушаем тебя, Вонег!

Успевший первым вскинуть руку воин сразу вскочил на ноги.

— Я за Нежату из Кромкиных слово скажу! Вы его видели, про него знаете! В последнем бою если б не он — откусило бы мне чудище голову! Дозвольте ему через пламя пройти!

— Балбес твой Нежата! — гулко пробасил сидевший чуть поодаль бородач. — Яблоки и то украсть не смог!

Сотня взорвалась хохотом. Отрок по приезду неудачно попытался обнести сад у местных, на спор и из куража, был пойман и бит хозяевами. Надо думать, припоминать ему этот случай будут долго.

Сам Нежата, вызванный на всеобщее обозрение, стоял и по мере возможности отшучивался. Насмешки и перечисление косяков служат своеобразной проверкой на давление — люди смотрят, как парень держится перед толпой. Некоторые не выдерживают неприятных напоминаний, обижаются, злятся, начинают грубить. Их вполне могут прокатить и оставить в отроках, потому что слишком агрессивным воин быть не должен. Разницу между защитой личного достоинства и неспособностью сдержаться здесь понимают очень хорошо.

Так и пошло. Сначала одного вызвали, послушали, одобрили, затем следующего, потом ещё одного. Я уж думал, меня не позовут, но внезапно высказался Трясун из нашего десятка. Произнесенное имя подействовало неожиданно, словно резким холодом окатило. В голове стало пусто, во рту — пустыня сухая, ладони дернулись, чтобы нервно потереться о бедра. Подбадривающий толчок со стороны брата делу не помог, и в круг я вошел, слегка подрагивая. Сам не знаю, с чего так. Вроде бы, прежде выступлений не боялся… Хотя давно дело было и моя судьба тогда не решалась.

— Молод ещё! Копья не удержит!

— На стене как-то держал, — чуть повысив голос, ответил я.

Странно, что петуха не пустил.

— Башковит, — внезапно поддержал меня полузнакомый воин. — В их десятке складской учет ведет. Порядок знает.

— О прошлом годе в Березове поморочника завалил, — донеслось из задних рядов.

— Слышали! Слышали! — загудели люди.

— Дерзок больно, вежества не знает! — вылез с претензией Шуйга, с которым мы как-то крепко поспорили на тему обязанностей. Он пытался свалить на меня свои. — Словами срамными ругается, как дед старый!

Я не стал объяснять, что это не я ругаюсь хорошо — остальные ругаются слабенько. Просто пожал плечами и извинился.

— Ну прости дурака, Шуйга. Не знал, что ты такой трепетный.

Сотня взорвалась хохотом:

— Трепетный! — держась за бока, стонал рядом дядя. — Трепетный! Ой, не могу!

Шуйга скривился, махнул рукой и уселся на место, видя, что его никто не слушает. Народ здесь простой, выступлениями комиков неизбалованный, поэтому маленькая шутка зашла на ура. Похоже, быть Шуйге отныне «трепетным», прилипнет прозвище. Вряд ли он будет за него благодарен, но открыто мстить не станет — по местным понятиям, не за что. Испытуемый отрок обязан отвечать на обидки; легкие оскорбления и подначки с обеих сторон считаются обязательной частью процесса. А я в ответе палку не перегнул.

— Приговорили?! — улыбаясь, спросил Богдан.

— Приговорили! — нестройным хором ответили собравшиеся, и дядя Деян с довольной улыбкой на лице потянул меня вниз, усаживая рядом с собой. Мне пока не вручили пояс и не провели между священных костров, но право сидеть в кругу воинов за мной признали.

Кого вызвали после меня я, честно говоря, не заметил. Вообще всё дальнейшее собрание мимо прошло. То есть вроде бы слушал, даже что-то запоминал, сознание выцепляло отдельные фразы и пыталось обрабатывать информацию, но безуспешно. Словно туман в голове стоял. Сидевшие тут же родичи понимали моё состояние и не трогали. Шутка ли — в тринадцать, ладно, в четырнадцать лет стать полноправным воином! То есть не просто взрослым, а войти в привилегированное сословие!

Могу сказать только, что начали вече днём, а закончили в темноте. После выкликания отроков (нас всех единогласно приняли в сотню, предложив Богдану самому решать, кого куда) долго ругались насчет добычи. Уже понятно, что меньше гривны никому не достанется, однако значительная часть добычи не то, что не продана — она до сих пор не оценена. Кроме того, существует некоторая путаница с долями, кому сколько положено, мешают неясности с общим фондом, из которого может оплачиваться ремонт телег и лечение волов — а может и не оплачиваться, потому что часть затрат ложится на кошт заказчика. Словом, орали долго, позволив мне прийти в себя. Впрочем, особо вслушиваться в спор не стал, потому что в обсуждаемое понимал с третьего на четвертое. Опыта соответствующего мало.

Да и других мыслей хватало.

Накатила растерянность. Раньше у меня был ориентир, веха пути — получение пояса позволит стать самостоятельным и заниматься тем, чем хочется. То есть изучением сплетения и даруемых им возможностей. Но сейчас я неожиданно понял, что для меня, в целом, мало что изменилось. Да, прав прибавилось. Обязанностей — тоже. Младший родович обязан выполнять волю главы рода, и, если вдруг Пересвет после окончания стройки прикажет мне сидеть в усадьбе и не чирикать, мне ничего не останется, кроме как сидеть. Это пример, так-то дед к самодурству не склонен.

Тем не менее, надо бы сообщить ему о своих намерениях. Четких планов насчет меня у него нет, кажется, так что пусть руководствуется моими. Интересам рода они не противоречат. Только сначала продумаю разговор, когда эйфория отпустит и успокоюсь. Даже странно — не ожидал от себя волнения. С чего бы?

Словом, к тому времени, когда вече закончилось, я пришел в себя и вернулся в обычное собранное состояние. Успокоился. С улыбкой выслушал поздравления родни