– Приказ короля! Или тоже бунтовать будете?! На Судной еще много места!

Те, кто стоял близко, замолчали. Громче стали слышны всхлипы служанки и бормотание камердинера – он молился Матери-заступнице, давая всевозможные обеты.

– Открывайте, быстрее, – бросил лейтенанта через плечо людям Динов. На неширокий лаз отодвинулась створка – толпа качнулась, но тут же замерла под вскинутыми ружьями солдат. Выскочил камердинер, выволок под руку парень захлебывающуюся слезами девушку, выскользнула служанка.

Первым ехал лейтенант. За ним шли слуги, по бокам и сзади их прикрывали всадники. Темка пристроился следом. Теперь двигались медленнее. От напряжения сводило руку, и княжич боялся: случись что, не успеет выстрелить. За спиной зверем ворочалась толпа. Стоило отъехать – и пятачок у ворот тут же заполнился, и туда передавали по цепочки факелы.

Дружный крик прилетел из глубины улицы. Темка привстал на стременах: едут! Отряд в бело-пурпурных мундирах словно продавил темную массу в нескольких местах и двинулся к дому. И тут же, точно торопясь не успеть, кто-то первым метнул факел. Единым выдохом ответила толпа, и прочертили огненные линии еще несколько пылающих снарядов. Зазвенели стекла. Темка оглянулся: полыхала в разбитом окне портьера, вот вспыхнуло в глубине комнаты. Люди рванулись вперед, тесня Дегу. Испуганная лошадь шарахнулась, кто-то вцепился княжичу в колено, посыпались проклятия. Пламя поднималось все сильнее, и яростнее рвались к дому погромщики. Темку закрутило, оторвало от стражников. Он уже не пытался справиться с Дегой – не давить же пеших. Кто-то снова дернул за ногу. Не специально, видно, оттолкнуть хотел напирающий лошадиный бок. Темка крутанулся, вырываясь. Не приведи Создатель, сбросят – затопчут сразу! Людской водоворот нес его на решетчатую стену, и все ближе становилось пламя пожара.

Громыхнул над ухом выстрел, взвился крик. Снова выстрел – и толпа отпрянула, давая место всаднику.

– Балда ты, Торн! – крикнул знакомый голос. – Стреляй, твою мать! В воздух!

Княжич послушно спустил курок, пристроился за всадником на тяжелом коне. Тот уверенно рвался вперед, изредка оглядываясь – и тогда Темка видел жутковатую усмешку на лице Марика. Откуда он тут взялся? Люди спешили убраться с дороги, но с другой стороны напирали солдаты короля. Мелькнул упавший и, прежде чем княжич успел дернуть повод, исчез под ногами.

– Не отставай, Торн! – могучий конь Лесса шел вперед, словно раздвигал грудью людское месиво. Еще немного – и спасительный поворот. Все светлее становилось на площади, огонь охватывал дом.

В переулке, где было потише, Марк остановился коня. Дождался, когда его догонит Темка. Все с той же усмешкой оглядел его. Княжич подумал с досадой, что наверняка выглядит как встрепанный воробей.

– Благодарю, князь Лесс, – процедил он сквозь зубы.

– Не за что! Считай, просто спасал противника по будущей дуэли.

Непонятное веселье, сквозившее в каждом слове, было неприятно Темке. Он отвесил сухой поклон и повернул на улицу, ведущую к особняку Оленя.

– Эй, Торн! – долетело сквозь шум. – Может, тебя проводить?

Темка ожесточенно дернул плечом. Сволочь все-таки Марик! Радуется, что спалили Митькин дом. Наверняка и в толпу ввалился, лишь бы удаль показать.

Лишь потом, когда стали невидны отсветы пожарища, ужас дубиной ударил по затылку: а что было бы, узнай кто в толпе княжича Кроха?! Темка уже дернул повод повернуть обратно, но остановился. Вряд ли Лесс собирается торчать там, да и королевский отряд наверняка уже навел порядок. Но все-таки страх, похожий на тот, с каким смотрел Темка на переходящего пропасть Марка, какое-то время подрагивал под ребрами.

* * *

– Будь проклят король! – князь Дин стоял, упершись кулаками в подоконник, и смотрел на площадь. Там, перед самым домом главы оружейников, устроили помост для казней. Сегодня ожидалась еще одна, и палач уже проверял виселицу. Стук топора хорошо был слышен в прозрачном по-утреннему воздухе. – Будь проклят! – князь ударил кулаком по раме, зазвенели стекла.

Митька обхватил руку со вздувшимися в гневе мускулами, прижался лбом к плечу, к мундиру с таким родным запахом. Отцовская ладонь опустилась на голову.

– Запомни. Запомни этот день – семнадцатый Кедрового месяца, – когда сожгли наш дом. Будь проклят Эдвин!

Митька пытался – и не мог представить пепелище. Старый фехтовальный зал, помнящий несколько поколений предков, – неужели от него остались только изломанные бревна? Светлая комната, полная шуршащего запаха ванили и розовой воды, стала черно-белым пеплом? В это невозможно поверить, но какой-то голос в глубине души твердил безжалостно: да, этого ничего больше нет. Сгорело, обратилось в прах, так же, как все Митькино прошлое: золотая лента, пожалованная их роду; уютные вечера во дворце с Эдвином; клятва, протянутая вместе с мечом королю.

– Но Эдвин же в этом не виноват, – все-таки сказал Митька.

Отец ухватил его за плечи, развернул к себе:

– Не виноват?! Создатель! Митя, ты вообще умеешь ненавидеть?

Да. Митька знал это твердо. Еще полгода назад он не понимал, чем на самом деле пахнет ненависть. Кого было ненавидеть княжичу, кроме как оживших в летописях подлецов и захватчиков. Рвались с бумаги звуки битв и барабанный бой казней, стискивал Митька кулаки от невозможности оказаться там, в прошлом, помочь свой шпагой. Книжная ненависть пропиталась ароматом пыли и чернил. Та же, которая обожгла в действительности, – кровью побратима.

– Я помню наш разговор про Германа. – Отец точно угадал Митькины мысли. – Мне казалось тогда – ничего так яростно ты не желаешь, как его смерти. Да, подумал я, мой сын знает, что это такое – ненависть. Но сейчас… Митя, если бы я был на твоем месте, я бы подкараулил капитана в первом же удобном… Дерьмо шакалье! Да пусть бы и неудобном месте! Пистолет или шпага, не важно, но я бы убил его.

– Ты же сам запретил мне это!

– Да, запретил. И сейчас не разрешаю. И не должен говорить то, что скажу, потому что я не только отец тебе, но и князь, твой командир. Но, Митя, ненависть порой бывает сильнее приказа.

Митька растерялся, как тогда, когда тур Весь рассказывал о двух правдах. Это надо было осмыслить, и княжич не стал говорить, что капитан должен быть казнен, а не убит в честной дуэли или в подлой ловушке. Да и не до споров сейчас.

Пробили часы на площади. Отец одернул мундир, стал суше, точно и не он только что проклинал короля и говорил о ненависти.

– Пошли.

Митька послушно шагнул следом. Казнь – это тоже цена нового пути Иллара.

Полна площадь народа, застыли солдаты в оцеплении двумя рядами: чтобы не рванулись люди к помосту и чтобы досмотрели казнь до конца. Все уже готово, и осужденный стоит рядом с палачом. Митька чуть сбился, увидев: сегодня петля ждала парня немногим старше самого княжича. Серые, воробьиного цвета волосы колтуном падали на лицо, почти закрывая большой кровоподтек, разорванная по вороту рубаха открывала багровое, вспухшее плечо; темнели на штанах бурые пятна, окольцовывали щиколотки босых ног кровавые полосы. Парень чуть пошевелил спутанными руками, и Митька разглядел на рукаве нашивку: гильдия оружейников, подмастерье.