— Осел, — сказал Барни Морису.

— Что? — пробулькал Морис, цепенея от страха, потому что Гэвин продолжал сжимать рукой его горло.

— Скажи про осла. Ну, знаешь, того миленького ослика, с которым он спит. Его зовут Иа-Иа.

Морис вспомнил пушистого ослика из комнаты, которая неоднократно снилась ему в кошмарах.

— Осел, — сказал он, поначалу слабым и жалким голосом.

— Что?! — прорычал Гэвин.

Морис взял себя в руки.

— Я расскажу всем твоим друзьям, кого ты берешь его с собой в кровать после того, как твоя мама заметила, что ты намочил…

В глазах Гэвин мелькнула паника.

— Откуда ты знаешь? — воскликнул он. — Ты же никогда не был у меня дома.

— А вот знаю!

Родни и Алфи тем временем перестали хохотать.

— О чем это он? — спросил Родни.

— Да. Что этот Ив имеет в виду? — добавил Алфи.

— Я им все расскажу, — не отступал Морис. — Клянусь. И о мокрых простынях тоже.

— Да, — рыкнул Гастер, который, впрочем, совершенно не понимал, что происходит. — Он расскажет.

Гэвин побагровел от ярости. Его охватил панических страх, что бывало с ним только в кошмарах. Тут Алфи показал пальцем на дорожку. Вокруг ног Гэвин растекалась лужа.

— Он описался! Смотри! Смотри!

Алфи и Родни согнулись пополам от хохота.

— Заткнитесь! — заорал Гэвин. — Заткнись, ты, тощая кочерга! — закричал он Родни. — Хватит ржать, идиот вонючий! — рявкнул он на Алфи. Но, глядя на покатывающихся от хохота дружков, Гэвин уже понял, что только что утратил все свое влияние и силу. И он побежал прочь, сделав друзьям знак следовать за собой — но они за ним не пошли. Они двинулись в другую сторону, умирая от хохота, который огнем обжигал уши Гэвина.

Барни увидел, как его собственное лицо — веснушчатое, конечно, но вполне симпатичное, — обернулось к нему. Морис, казалось, был благодарен, но ничего не сказал. Повернувшись, он кинулся в сторону своего дома — точнее, дома Барни, — волоча за собой упирающегося Гастера.

Небо было сплошь затянуто густыми серыми тучами, как будто кто-то набросил на Блэнфорд огромное уютное одеяло.

Однако Барни отнюдь не чувствовал себя уютно, сидя с папой под дверью, которую явно поторопились закрыть специально для того, чтобы они не успели проникнуть в дом.

Изнутри слышался мамин голос. Она говорила с мальчиком, которого принимала за своего сына. Слов Барни не мог разобрать, но хорошо слышал интонацию. Встревоженную и, может быть, капельку сердитую.

Мимо прокрались две кошки. Разглядев папу Барни, они стремглав бросились бежать.

— Ты видела, кто это? — с ужасом воскликнула одна.

— Наводящий Ужас, — дрожащим голосом подтвердила другая.

Бари повернулся к папе. Они рассмеялись — так, как это делают котики. Тут Барни вспомнил:

— Я все-таки не понимаю, — сказал он. — Я был рядом с Морисом и загадал желание: вернуться в свое тело. Но ничего не произошло! Я так и остался котом.

Папа кивнул.

— Тебе нужно по-настоящему этого захотеть.

— Я и захотел!

— Нет, по-настоящему! — не уступал папа. — Я, например, тоже хотел вернуть свою старую жизнь, но этого мало. Понимаешь, если часть тебя по-прежнему недовольна тем, кем ты был, то это не сработает. Тебе нужно хотеть стать собой сильнее, чем этого хочет Морис. Нужно хотеть этого больше всего на свете. Тебе нужно смириться со всем, что было в твоей жизни, принять все, что ты не можешь изменить. Тебе нужно по-настоящему захотеть стать Барни Ивом.

Барни задумался.

Вот его старая жизнь:

Школа. Гэвин. Мисс Хлыстер. Регби. Обидные прозвища. Мама, движущаяся в режиме быстрой перемотки. Долгие дни и недели бесконечной тоски.

Во всем этом трудно было найти счастье. Причину, чтобы быть благодарным.

Мистер Ив решил сказать сыну то, что он давно уже хотел сказать, но все никак не решался, даже во снах Барни.

— Ты должен знать, что в этом не было твоей вины. Я имею в виду развод. Это касалось только наших отношений с мамой.

Сказав все это, папа понюхал цветок в горшке, стоявший возле крыльца, и запах немного его успокоил.

— По крайней мере, тут всегда будут цветы.

Барни вздохнул. Его тело показалось ему ненавистным как никогда. Этот чертов маскарадный костюм, в котором он, возможно, останется до конца своей жизни!

— Я бы хотел никогда этого не хотеть.

— Да, но прошлое не изменишь. Просто теперь тебе нужно захотеть еще сильнее.

Из-за двери послышался мамин голос, на этот раз вполне разборчиво:

— Барни, тебе не пора в школу? Не опаздывай! И так проблем хватает.

Последовал неразборчивый ответ.

На улице раздались шаги.

Папа подтолкнул головой Барни.

— Это Рисса.

И правда.

Рисса была по-прежнему высотой с десятиэтажный дом, и у нее был встревоженный вид. Она посмотрела вниз. Увидела Барни у порога. И на этот раз — сомнений не было! — она узнала его.

— Я прочитала твое сообщение, — сказала она, подтверждая его догадку. — То, которое ты выложил из крошек. Это ведь ты, да? Ты — Барни?

— Да, — сказал Барни. Но хотя Рисса и умела читать сообщения из крошек морковного пирога, кошачий язык она по-прежнему не понимала. Но на всякий случай Барни все же добавил: — А это мой папа.

Рисса наклонилась к нему.

— Ты можешь кивнуть?

Барни кивнул.

— А покачать головой?

Барни сделал и это.

Она улыбнулась, но тревожные морщинки на лбу не исчезли.

— Хорошо. Кивай вместо «да» и качай головой вместо «нет». Ты меня понимаешь?

Барни кивнул.

— Я расскажу обо всем твоей маме, хорошо?

Барни покачал головой. Ничего хорошего в этой идее не было.

— Почему? Из-за этого другого Барни?

Барни кивнул. И папа тоже.

— А кто такой этот второй Барни? Он кот?

Кивок.

— Он опасный?

Кошки могут кивать, но не умеют пожимать плечами. Рисса, казалось, это поняла.

Она задумалась.

— Но если есть хоть какая-то вероятность того, что он опасен, то нужно рассказать об этом твоей маме, разве нет?