– Брукс. – Она вздохнула, как будто мои слова были бессмысленны. – Ты молод, у тебя вся жизнь впереди. Я постоянно думаю, что Мэгги будет тянуть тебя назад, потому что ты будешь пытаться сделать так, чтобы она чувствовала себя нужной. На следующей неделе ты улетишь в Лос-Анджелес, начнешь строить свою музыкальную карьеру, получишь много новых впечатлений…

– Мы с Мэгги получаем новые впечатления каждый день.

– Да, но у тебя появятся новые возможности, большие возможности.

– И у нее.

Миссис Райли вздохнула, потирая затылок.

– Ты не понимаешь, Брукс. Мэгги не выйдет из этого дома. Никогда. Я знаю, ты продолжаешь надеяться, но сейчас самое время думать логически. Ты должен порвать с ней, пока не причинил ей еще больше вреда.

– Она выйдет из дома. Я в этом уверен. Мы ведь уже обсуждали это. У нее тоже есть мечты, как и у нас с вами. У нее есть мечты.

– Послушай. Брукс… Я понимаю, что она твоя подруга, и понимаю, что тебе нравится делиться с ней своей музыкой, но это ей не поможет. Для отношений нужно нечто большее, чем музыка. Помимо формы в них должно быть и содержание. Тебе нужны настоящие отношения, а Мэгги не способна этого дать.

– Вы не знаете, что мне нужно.

– При всем уважении, я знаю, что тебе не нужно. Ты молод и влюблен, я это понимаю, но Мэгги тебе не подходит.

У меня сдавило грудь, и я знал, что если задержусь еще хоть на секунду, то скажу то, о чем потом буду жалеть. Я посмотрел туда, где стояла Мэгги, но ее там уже не было. Поэтому я открыл входную дверь и вышел на крыльцо, повернувшись к миссис Райли спиной.

– Мне очень жаль, Брукс, но так будет лучше.

Повернувшись к ней еще раз, я резко сказал:

– При всем уважении, миссис Райли, мне кажется, вы ошибаетесь. Мэгги невероятно умна, добра и выразительна, даже когда молчит. Она так много говорит, но вы ее не слышите. Да, она отличается от нас с вами, но у нее выдающийся разум. Она смотрит на вещи не так, как большинство людей, но почему это плохо? И насчет музыки вы тоже не правы. Если вам кажется, что музыка не может исцелять людей, значит, вы слушаете недостаточно внимательно.

Я пошел прочь, сердце мое бешено колотилось.

– Она пыталась покончить с собой, – крикнула миссис Райли, и я остановился.

Я повернулся назад, отрицая происходящее в моей голове.

– Нет.

– Да. Я понимаю, что похожа на большого злого волка, но она не в порядке. Ты прав, ее разум глубже любого океана, но однажды волны поднимутся так высоко, что ей останется только утонуть.

«Она пыталась покончить с собой».

Я не мог дышать.

«Она пыталась покончить с собой».

Она не стала бы этого делать.

Черт побери, я не мог дышать.

Я бродил по округе, раз за разом возвращаясь в одни и те же места. Я все пытался понять, что же я сделал не так. Может быть, я как-то не так ее обнял или прикоснулся к ней, и это вызвало флешбэк. Может быть, я сказал что-то не то.

– Сложно это, да? – спросила миссис Бун со своего крыльца, когда я сделал еще один круг по району, пытаясь разобраться в своих мыслях. Я остановился перед ее домом. Булка каталась по траве. – Когда у нее случаются срывы.

– Как вы узнали?

Она улыбнулась и закачалась взад-вперед в своем плетеном кресле-качалке.

– Я знаю Мэгги и знаю, какие эмоции испытывают окружающие, когда у нее происходят срывы. Я видела их на лицах ее родителей чаще, чем хотела бы признать. А теперь иди сюда. Отдохни немного. Пойдем в дом, я сделаю тебе чаю.

Я поднял бровь.

«В дом?»

На моей памяти миссис Бун никогда никого не приглашала в свой дом. Почему-то мне казалось, что если я войду, она убьет меня. Но мне было очень любопытно побывать у нее дома.

Сетчатая дверь со скрипом открылась. Миссис Бун широко распахнула ее, пропуская меня внутрь, и последовала за мной.

– Подожди в гостиной. Я поставлю чайник, – сказала она, направляясь на кухню.

Я прошелся по гостиной, изучая ее дом. Ее дом был музеем; каждое произведение искусства выглядело так, как будто оно было из 1800-х годов, и каждая статуя была в отдельной витрине. Все было начищено до блеска и, казалось, находилось на своем законном месте.

– Вам точно не нужна помощь? – спросил я.

– Я завариваю чай уже много лет и никогда не нуждалась в помощи.

Я провел рукой по каминной полке. На пальцах собралась пыль. Нахмурившись, я вытер руку о джинсы. Камин был единственным пыльным местом в комнате. Казалось, что всю пыль, которую она убрала в доме, она принесла на каминную полку.

«Странно».

Я поднял одну из покрытых пылью фотографий и увидел на ней миссис Бун, позирующую с мужчиной, который, вероятно, был ее мужем. Она сидела у него на коленях и улыбалась ему, а он улыбался в ответ. Я никогда не видел, чтобы миссис Бун улыбалась так, как на этой фотографии.

Я взял еще один снимок, на котором пара стояла на причале. Рядом с ними была смеющаяся девочка. Было тяжело видеть, как меняется девочка на фотографиях. Она превратилась из улыбающегося ребенка в человека, который хмурился, а затем в человека, который вообще не проявлял никаких эмоций. Ее глаза казались такими пустыми. На камине стояло больше тридцати фотографий, каждая из которых изображала разные моменты из прошлого миссис Бун.

– Кто эта девочка? На фотографиях? – спросил я.

Она на секунду выглянула в гостиную.

– Джессика. Моя дочь.

– Не знал, что у вас есть дочь.

– А ты спрашивал?

– Нет.

– Поэтому и не знал. Вы, глупые дети, никогда не задаете вопросов. Вы только говорите, говорите, говорите, и никто из вас никогда не слушает. – Она вернулась в гостиную, поигрывая пальцами и села на диван. – Вода греется.

Я взял запыленную пластинку и сдул с нее немного грязи.

– «Sittin’ On The Dock Of The Bay» Отиса Реддинга? – спросил я.

Она кивнула.

– У нас с мужем был коттедж на северном берегу озера. Он все еще принадлежит мне… Мне бы стоило продать его, но никак не могу себя заставить. Это последнее место, где моя семья была счастлива, – сказала она, погрузившись в воспоминания. – Каждый вечер мы со Стэнли сидели на краю пирса, включали проигрыватель и любовались закатом, а Джессика бегала по траве и ловила стрекоз.

Я сел в кресло напротив нее и улыбнулся.

Она не стала улыбаться мне в ответ. Но это ничего. Все знали, что миссис Бун никогда не улыбается.