Людмила в сенях скользит мимо огромного мужчины в черном костюме и оказывается возле двери в комнату. Там видны тени мужчин и раздается голос Павла Геннадьевича:

— Где та баба, которую ты подвозил?

Следом слышится хлесткий звук удара. Людмила вздрагивает, словно удар приходится по ней.

— Тебя видели на въезде в город! Где баба?

Снова удар и глухое мычание.

— Что? Что ты там бормочешь? Храмовники утверждают, что с тобой была ведьма. И как раз в это же время сгорел храм в «Нижних углях», а там тоже видели бабу. Говори — кто она?

Людмила съеживается у порога. Она не видит мужчин, но воображение угодливо рисует привязанного к стулу деда Мишу. Расписывает красной краской его глубокие морщины, разбитый нос и окровавленный рот. А над ним стоит Павел Геннадьевич и опять заносит руку…

— Твоя голова так по… похожа на мо… мои гнилые тыквы, — слышится невнятный голос деда Мишы.

— Да слышал я уже это, старик. Так ты не будешь говорить?

— Зачем? Если тык… тыква ни хрена не слышит?

— Что же, ты сам выбрал свою судьбу. Берите его! В пыточной он все расскажет.

Слышится смех. Сначала слабый, кашляющий, а потом он разрастается, усиливается. Тени застывают, словно смотрят на смеющегося.

— Ты насмеялся, колдун? — спрашивает Павел Геннадьевич.

— Да, инквизитор с тыквенной башкой. А теперь все подойдите ближе, я скажу вам — кто эта баба! — слышится неожиданно сильный и ясный голос деда Миши.

Раздаются шаги и следом вскрик:

— Я иду к тебе, мама! Дринат тогордан уксиарант! Традгад прогидар!

Людмила закрывает уши руками. Она знает это заклинание самоубийства. Такое могут произнести только самые сильные колдуны, у остальных же оно вызовет лишь кровотечение из носа, не более того. А дед Миша был сильным колдуном.

Она знает, что сейчас происходит в комнате, выпущенное на волю воображение рисует взрыв из щуплой старческой груди и брызги крови, которая становится сильнее серной кислоты и прожигает все на своем пути.

Слышатся крики инквизиторов. Падает что-то громоздкое. Мимо Людмилы пробегает человек в костюме, который зажимает лицо в попытке унять боль. За ним следует шлейф едкого запаха. Людмила откатывается в угол и сворачивается там клубком. Предметы перед глазами расплываются от слез, и она еле различает тех, кого выводят из комнаты. Павел Геннадьевич выходит своими ногами. Кажется, что высший треугольник защитил его от последнего удара деда Миши.

Троих человек выносят на руках. Вряд ли они кому смогут принести зло в этой жизни. Людмила пытается сдержать рыдания. Ее счастье, что среди инквизиторов не находится ни одного с Истинным взором.

Как же так? Почему?

— Обыскать здесь все, а потом поджечь! — слышится голос Павла Геннадьевича. — Согнать все село — пусть смотрят, какое наказание получат те, кто пойдет против власти! Кто отвернется, тому прострелите ногу! Исполнять!

Людмила с трудом поднимается на ноги. От веселого настроения не осталось и следа.

Меня ищут? Но почему?

Она проскальзывает мимо простукивающих стены инквизиторов на улицу. В комнату даже не заглядывает — это слишком страшное зрелище для издерганных нервов. Она крадется на задний двор, туда, где совсем недавно занималась с дедом Мишей. Все также стоит пугало и все также на крепится тыква.

Почему дед Миша говорил о гнилых тыквах?

Людмила видит в окнах мелькание людей — они обливали стены огненной водой, смесью бензина с керосином. Еще немного и дом загорится. Значит, они не нашли тайник с артефактами Людмилы. Зная инквизиторскую дотошность, ведьма может смело утверждать, что они осмотрели каждый сантиметр деревянных поверхностей.

— Поджигай! — слышится голос Павла Геннадьевича и в сторону дома летит снаряд божественного огня. — Я! Есть! Суд!

Дом разгорается быстро. Огненная вода специально создана для уничтожения негорючих материалов, а уж на дереве ей самое приволье. Слезы льются ручьем у Людмилы и капают на тот самый чурбачок, на котором недавно сидел дед Миша.

В дыму появляются две фигуры… а может, это только кажется Людмиле? Отец и мать смотрят на девушку с лаской и нежностью. Мама протягивает руки и исчезает в дыму, чтобы появиться вновь. Отец лишь улыбается, как улыбался каждый раз, когда приходил домой.

Слезы снова размывают их фигуры, а когда Людмила протирает глаза, то к небу поднимается обычный черный дым. В нем виднеется…

Слышится общий вздох и чей-то женский крик.

В дыму видна огромная фигура деда Миши, который показывает кукиш по направлению инквизиторских машин и беззвучно смеется. Людмила тоже улыбается сквозь слезы.

Вечереет и в сумерках особенно отчетливо видны языки пламени. Дом деда Миши рассыпается, крыша проваливается внутрь, а стены заваливаются одна на другую. Словно складывается карточный домик.

Инквизиторы давно уже уехали, а Людмила сидит на прежнем месте. Она не хочет уходить. Ведь только недавно она видела улыбку на морщинистом лице старика, а теперь…

Соседи тоже разошлись по домам и возле догорающих останков никого не осталось. Даже если Людмила снимет невидимость, то ее все равно никто не увидит.

Она утирает слезы. Такого у нее давно не было. Словно в плотине образовалась трещина, и медленно просочились соленые капли. Деда Мишу было жаль до рези в сердце. И в тоже время слезы словно омывают сердце и смывают былую мягкость, оставляя только жесткий камень.

Был человек, который ее понимал, и теперь этого человека нет. И она опять никому не нужна…

А Фердинанд? — шепчет сердце. — Ему-то ты точно нужна.

Как украшение в кровати, — с горечью отвечает мозг. — Больше ему ничего от меня не нужно. Даже розы он принес специально, чтобы возбудить меня.

Вот только почему они утром не пахли?

Едкий дым заползает в ноздри и заставляет Людмилу чихнуть. От чихания дергается голова, и обруч чуть сползает. Становятся видны ноги на грядке. Вряд ли кто ее видел, но все-таки осторожность не помешает. Обруч возвращается на место.

Она утирает слезы и встает с чурбачка. Глубоко вздыхает. Похоже, что прав был Левиафан, и нет смысла мстить только одному Павлу Геннадьевичу, ведь на его место придут другие «Павлы Геннадьевичи». И снова будут насиловать, и снова будут жечь, и никто не осмелится сказать им слово против.

Вот только где теперь искать артефакты? Где они могут быть?

Дым уже стал белым, редкие языки пламени все еще пробегают по обугленным бревнам. Сколько времени прошло, прежде чем с деревянного кругляшка встала не испуганная девушка, а мстительница, которая готова пойти на все? Желтый кругляшок луны бесстрастно взирает на пепелище. Спутница Земли тоже не видит ведьму, но она-то