Ребенок — мастер пугать себя, его ум натаскан представлять величайшие ужасы, и теперь уже нельзя сказать, какая часть моего Ягодника унаследована мной от родителей, а какую вообразил я сам. Конечно, в моей голове сохранилась живейшая картина: маленький мальчик (очень похожий на меня), бегущий через Дебри. На его теле не осталось плоти, потому что он был пойман и выпорот бичующими руками Ягодника. Все мое детство эта картина служила предупреждением, чтобы я держался подальше от этого леса.

Я был так убежден в существовании этого ужасного создания, что раз или два мне казалось, что я вижу его, скрюченного в кустах на краю леса, — он наблюдает, как я спешу мимо. Много лет спустя я понимаю, что до сих пор обхожу за полмили это кошмарное место. Не то чтобы я всерьез боялся столкнуться с каким-то существом из листьев, но всегда нахожу туманную отговорку, чтобы пойти другой дорогой. От вурдалаков, населяющих наше детство, не так просто избавиться.

Сегодня утром я совершал свой моцион с молодым терьером, который вел себя безобразно. До такой степени, что я потерял всякое терпение и взял его на поводок. Видимо, я замерз или промок и хотел поскорее попасть домой, потому что я решил вернуться через Дебри.

От старого леса нас отделяло около тридцати ярдов, и я старался занять свой ум пустяковыми мыслями, какие только мог придумать, когда до моего сознания дошло, что на меня нацелена пара глаз. Я чувствовал, как их взгляд блуждает вверх-вниз по моей спине. Я повернулся и внимательно осмотрел лес от одного края до другого. Большинство деревьев стояли без листьев, все они были по-зимнему серыми, и мне почти удалось убедить себя, что я ошибся, когда я заметил, что из кустов выглядывает свирепое лицо. Я отскочил назад и чуть не споткнулся о пса, отчего тот принялся с лаем прыгать вокруг.

Лицо в кустах посмотрело налево и направо. Листья вокруг него подергивались. Затем все ветви разом с шелестом раздвинулись, и он выбежал из леса. Он казался сплошным пятном молотящих плетей, да я бы и сам побежал, если бы не запутался в поводок дурацкой собаки. Ягодник приближался ко мне, рассекая высокую траву. Его шаги издавали ужасный треск. После стольких лет, подумал я, Ягодник устал ждать и вышел из укрытия, чтобы утащить меня.

Я неистово пытался распутаться, когда увидел, что на самом деле Ягодник направляется вовсе не ко мне, а бежит вниз по холму в сторону озера. Еще я заметил в его походке что-то болезненное, какой-то недостаток, словно одна нога короче другой. И в эту секунду, когда я понял, что это не Ягодник, а просто убегающий хромой мальчишка, я обнаружил, что вся моя храбрость вернулась ко мне, что у меня ее в избытке.

— Эй! — закричал я ему вослед. — Эй, ты!

Но он, не останавливаясь, торопливо хромал от меня и через минуту ковылял по мосту через озеро, а мы с лающей собакой остались далеко позади. Надо сказать, я не особенно люблю бегать и, скорее всего, отказался бы от погони, если бы в это мгновение не заметил одного из своих сторожей, идущего по тропинке на том берегу озера. Он был здоровенным детиной, и я хорошо его знал, вот только на минутку позабыл имя, так что я крикнул:

— Эй, там! Сторож! Задержи мальчишку!

И в один миг он скинул с плеча сумку, протиснулся в железные ворота и вбежал на мост с таким проворством, что ковыляющий мальчишка оказался заперт между нами двоими. Я немного сбавил шаг и натянул поводок, чтобы попробовать усмирить собаку. Теперь мальчишка находился в полном смятении, бросая взгляд то на сторожа, который продолжал приближаться к нему, то на меня. И на мгновение мне показалось, что он понял, насколько я стар и болен и как легко он может сбить меня с ног; и я почувствовал, что вся моя храбрость снова исчезает, и подумал, что лучше бы я его отпустил. Парнишка вертелся во все стороны, доведя себя прямо-таки до исступления. Затем, к моему ужасу, я увидел, что он начал лезть на низкую ограду, идущую вдоль всего моста.

— Мальчик, не надо! — закричал я ему, но он, как трусливый заяц, продолжал карабкаться изо всех сил. Он закинул хромую ногу на стену, рядом с собой, постоял и чуть было не бросился в озеро. Но сторож, подошедший к нему сзади, сделал выпад и ухватил его за руку.

К тому времени как я поравнялся с ними, сторож стащил мальчишку с ограды и бросил на землю, где тот принялся сучить руками и ногами, издавая ужасное хрюканье.

— Успокойся, мальчик. Успокойся! — закричал я, но не добился ни малейшего успеха.

Собака продолжала лаять и скалить зубы, а бедный мальчонка прикрыл лицо руками, как будто мы со сторожем всерьез собирались ему всыпать. Вся сцена была настолько суматошной, что я был вынужден дать псу шлепка, чтобы заставить его умолкнуть, и лишь через минуту после того, как он прекратил свой лай, мальчик, наконец, унял свои кошмарные всхлипывания. Когда он отнял ладони от лица, я увидел, что с ним и впрямь что-то не так. Его голова вмещала слишком много челюсти, если можно так выразиться. А его глаза, нос и рот были как-то не совсем правильно скреплены между собой.

— Никто тебя не тронет, — сказал я ему, но он лишь нервно косился на вцепившуюся в него руку. Когда сторож ее разжал, стоны мальца почти совсем утихли, и, тяжело дыша, мы все трое смогли прислониться к ограде моста, а собака бестолково смотрела на нас; не зная, как лучше поступить, я предложил отвести мальчишку в дом.

Служанка опознала в нем одного из сыновей Линклейтеров. Судя по всему, они живут на окраине деревни Кукни, поэтому я тотчас отправил лакея в их домик. Пока мы ждали возвращения гонца, я попросил миссис Пледжер приготовить нам чаю и несколько ломтиков гренков с корицей и спросил Клемента, не присоединится ли он к нам, поскольку один его вид может принести спокойствие в самую нервозную обстановку. Итак, вся честная компания отправилась в кабинет на первый этаж и сидела так в молчании, пока бедный мальчик пил свой чай. Его мучила жажда; он хлебал с вожделением, и я был уверен, что его неуклюжая рука раздавит фарфоровую чашку или огромная челюсть ее надкусит. На вид ему, по-моему, лет двенадцать, но кисти и предплечья у него мощные, как у кровельщика. Одно из его плеч немного приподнято, так что, кажется, он не может вертеть головой так легко, как ему хотелось бы. А подошва на его левом ботинке, как я заметил, наращена на дюйм или два, и вся нога то и дело жалко повисает в воздухе.

Слезы уже высохли, но из его уст не прозвучало ни слова. Он сидел так, должно быть, битых полчаса, неловко прихлебывая из чайной чашки, пока я не начал думать, что его чай стал холодным, как лед. Остальные, включая меня, пытались поддерживать беседу, время от времени бросая на него взгляд через комнату, пока, наконец, мне не доложили, что мой лакей вернулся с еще одним мальчиком Линклейтеров.

Я отпустил Клемента и сторожа, и как только они исчезли, велел пригласить нашего гостя. Когда он вошел в комнату, я продолжал наблюдать за его младшим братом, чтобы знать, как он себя поведет, и, хотя тот остался сидеть и, не отрываясь, разглядывал заварку на дне чашки, я видел, что он явно заметил появление брата и, как мне показалось, слегка задрожал. Вошедший парнишка всего на год или на два старше брата — ему было не больше пятнадцати. Его голову покрывала шевелюра того же мышиного цвета. Несколько волосков пробилось на подбородке. Полагаю, я ожидал чего-то вроде знакомства, но он просто кивнул в мою сторону и направился к своему родичу, на ходу доставая руку из кармана и двигаясь так стремительно, что я задался вопросом: какому унизительному наказанию мне предстоит стать свидетелем? К этому времени хромой мальчик встал со стула и замер, понурив свою большую голову и сжимая чашку с блюдцем в руке. Он часто задышал, и мне показалось, что его плечи опять затряслись. Но когда старший мальчик подошел к нему, он просто взял у него чашку с блюдцем, поставил их на стол, обхватил брата за плечи и притянул в свои любящие объятья.