Первые регулярные драгунские полки служили Людовику XIII и кардиналу Ришелье – в предыдущем столетии. Они появились в одно время с мушкетерами[402], которые специализировались на заданиях в черте и окрестностях столицы. Подобно мушкетерским полкам, подразделения драгун специально создавались для того, чтобы дать отпрыскам второстепенных дворянских родов (переживавших тяжелые времена) шанс сделать военную карьеру. (В 1776 году Людовик XVI вывел мушкетеров из состава армии ради экономии бюджетных расходов.)

Главное достоинство драгун, с точки зрения правительства, состояло в том, что ими легко можно было пожертвовать. Лошади у этих полков были хуже[403], а оружие – дешевле, чем у элитной тяжелой кавалерии или королевской гвардии. Драгуны выполняли самую тяжелую и грязную работу. Во время наступления они шли впереди других подразделений, вели разведку вражеских позиций, захватывали мосты, ликвидировали снайперов противника, обезвреживали ловушки. А при отступлении – удерживали мосты и укрепления до полного отхода частей регулярной армии. В мирное время драгуны ловили разбойников[404]и обеспечивали королю и важным сановникам безопасный проезд по дорогам во время путешествий. Драгуны также боролись с контрабандистами, участвуя в нескончаемой войне короны против нелегальных поставщиков соли, которая тогда была одним из самых тяжело облагаемых налогом продуктов первой необходимости королевства.

Александр Дюма привязался к этой грубой, но интересной жизни, открывая в себе качества, которые ни за что бы не оценил щеголь из Пале-Рояль. Он проходил тяжелую муштру на северо-восточной границе так называемого железного пояса французских крепостей[405]. «Свобода, к которой он привык в колониях[406], самым замечательным образом развила его ловкость и силу, – напишет впоследствии его сын. – [О]н был настоящим американским всадником, ковбоем. С ружьем или пистолетом в руке, он творил чудеса, заставляя завидовать самого Сен-Жоржа… А его физическая сила в армии стала легендарной».

Рядовой Дюма любил порисоваться и выкинуть какой-нибудь фокус, чтобы продемонстрировать свою мощь и ловкость. Сын зафиксировал это так же, как и другие современники, ведь для мальчика нет человека больше или сильнее, чем отец:

В школе верховой езды [в манеже] он неоднократно развлекался следующим образом: проезжая под перекладиной крыши, хватался за нее руками и приподнимал себя вместе с лошадью, которую зажимал ногами. Я видел (и до сих пор вспоминаю это с детским восторгом), как он нес двух человек на полусогнутых ногах и как он прыжками передвигался по комнате с этими двумя людьми [на спине]. Я видел, как он брал средних размеров монету и разрывал ее на две части, с напряжением разводя руки – одну направо, а другую – налево. И наконец, я помню, как однажды, когда мы уезжали из маленького замка Фоссэ, где мы жили, отец забыл ключ для ворот. Помню, как он вышел из экипажа, взялся за створку наискось и со второго или третьего рывка сломал камень, к которому крепились ворота.

В другом рассказанном сыном анекдоте (который в девятнадцатом веке будет упоминаться многими авторами как бесспорный факт) описывается трюк, проделанный Алексом Дюма со связкой армейских мушкетов. В изложении писателя история слегка смахивает на пари между двумя посетителями бара:

Прибыв вечером в лагерь, он [свидетель] увидел возле походного костра солдата, который, помимо иных подвигов, засовывал палец в дуло тяжелого мушкета и поднимал его, но не рукой, а одним лишь выпрямленным пальцем.

Какой-то человек в плаще смешался с толпой зрителей и вместе с ними наблюдал за действиями солдата. Затем, рассмеявшись и откинув капюшон плаща, он сказал:

«Неплохо – а теперь принесите четыре ружья».

Зрители повиновались…Тогда он засунул четыре пальца в дула четырех ружей и поднял четыре мушкета так же легко, как солдат до этого поднимал один.

«Ну вот, – сказал он, аккуратно опуская оружие на землю. – Когда вы хотите проверить чью-нибудь силу, делать это нужно вот так».

Когда [свидетель] рассказывал об этом случае мне, он до сих пор удивлялся, как мускулы человека способны были выдержать такой вес.

Авторы историй о силе и ловкости всегда и всюду склонны к преувеличению. Но как бы рассказчик ни преувеличивал деяния самого сильного человека в баре (или в солдатских бараках), этот человек остается сильнейшим, просто поднявшим чуточку меньший вес. Французский пехотный мушкет той эпохи весил[407]как минимум четыре с половиной килограмма. Маловероятно, что Алекс Дюма поднял четыре мушкета подобным образом, то есть перемещал вес в 18 килограммов одними лишь пальцами. Анекдот с поднятием лошади выглядит еще более нелепым: драгунские скакуны нормандской породы[408]весили около 700 килограммов каждая[409]. Допустим, Дюма мог совершить «множество подвигов[410], способных заставить лучших из профессиональных „силачей“ застонать от зависти». Однако даже после этого кажется невозможным[411], что он действительно поднял лошадь, обхватив ее ногами и уцепившись за перекладину крыши, как говорится в мемуарах.