— Алка… Ты понимаешь… он сейчас еще сказал, что им пришлось выдать ему очень крупный штраф… за моральный ущерб. У них просто не было другого выхода. И опять сказал, что половина моя…

— Вот как? Еще более мило… Он что — Рембо? Или Терминатор? Бандиты выплатили ему, безобидному пенсионеру, штраф… А теперь он идет сюда!

— Да, такого не бывает…

— Ну хорошо, ты можешь считать меня законченной идиоткой, но я хочу тебе кое-что показать. Еще с утра надо было это сделать.

Алка вышла в коридор и вернулась со своей вечерней сумочкой. Она порылась в ней, а потом извлекла какое-то странное колечко. Студент, вдруг усмехнувшись, подумал, что в этой сюрной ситуации он бы не удивился, если бы это был презерватив. И Алка сейчас, прямо на кухне, предложила бы ему заняться любовью. И черт с ним, с Дядей Витей, и черт с ней, с Валери, а еще лучше позвать их к себе. Во было бы здорово, а они тут голову ломают… Какая любовь— все в кучу, и полный трам-тарарам, пока все не рехнемся окончательно! Потому что кому-то, видимо, очень нужно, чтоб у нас отъехали крыши. Кого-то только это и сможет… сможет освободить. Безумие сможет освободить… Вот тебе и вся шальная воля. Нет, бред… дыши-ка, дружок, глубже…

К счастью, это был не презерватив. Колечком оказался какой-то неправильный многоугольник, сделанный скорее всего из толстой соломки для коктейля.

— Гляди — как тебе? — проговорила Алка, держа колечко на ладони. — Вчера, около десяти вечера, с мирным пенсионером, выступившим сегодня в роли Рембо, произошло что-то странное. Если ты помнишь, мы говорили о Дяде Вите…

— Не ерничай!

— Хорошо, не буду… Уже появился этот немец, и вы смотрели нуднейшую программу и потешались, как будто там был живой Чарли Чаплин, и, конечно, ничего не заметили. А я кое-что видела и испугалась. Я подумала, что либо мне это кажется, либо я совсем рехнулась от сессии. Понимаешь, вчера Дядя Витя взял вот эту коктейльную трубочку и начал крутить ее пальцами. Затем он ее просто сжал в руке. Шла программа, я не знаю, сколько было времени, мне показалось — около десяти. У меня упала сумочка— вот эта. Я нагнулась, чтобы ее поднять… Дядя Витя держал руку на колене и сжимал пальцы в кулак так сильно, что рука даже немного дрожала. Ты понимаешь, его кулак был прямо передо мной, и мне показалось, что я почувствовала запах горящей пластмассы. Потом он отдернул руку, как будто обжегся, эта штука упала на пол. По-моему, он даже этого не заметил. Посмотри, ты видишь, что она вся оплавлена, а ее концы спаяны?

Студент недоверчиво поглядел на маленький неправильный пятиугольник в ее ладони и проговорил:

— Алка, но это уж совсем какие-то нелепые вещи…

— Я говорю правду. Это он сделал, он это сделал в своей руке.

— Ну, Алка, перестань, и так много всякой непонятки… Он мог просто спаять это огоньком, а потом выкинуть.

— Нет. Он, как ты выразился, «спаял» это в своей ладони. Я видела. — Она положила колечко на стол. — Потом, это вообще очень странная штука — ты видишь, между звеньями разные уровни? И в то же время какая-то она… на нее очень приятно смотреть, да?! Что-то есть в ее форме…

Алка любовалась колечком, вовсе не догадываясь, что оно, линия в линию, изгиб в изгиб, повторяет Дорину корону. Ту самую, увиденную во сне, а потом вырезанную из резинового мяча. Что она просто уменьшенная копия великой короны, приведшей в такое волнение Профессора Кима.

— Поверь мне, я не знаю, почему и что с ним случилось, но я чувствую — он опасен. И мне кажется, очень…

Снова зазвонил телефон. Они переглянулись — та же грубая настойчивость. Алка вдруг стала очень бледной.

— Я сниму? — проговорил Студент.

Она пожала плечами и с опаской посмотрела на телефон. Студенту вдруг показалось, что он увидел выражение какой-то щемящей тоски в ее глазах. Что за глупости?! Он снял трубку.

— Алло?! — Ив следующую секунду его лицо расплылось в улыбке.

Из дома отдыха звонили родители: в Подмосковье полно снега, и вообще скоро в Европе — Рождество. А как там у вас дела? Конечно же, не скучаете… Студент поговорил еще какое-то время, затем протянул трубку Алке:

— Давай — твои. Это отец.

Студенту нравились отношения в их семье. Мама— булгаковская светлая королева. Отец, несмотря на внешнюю суровость, был всегда с Алкой очень ласков. Их связывала нежная и веселая дружба.

Алка взяла трубку:

— Папа?

Это был не папа. На какое-то мгновение Алке показалось, что на том конце провода кончился мир. Что с ней будут сейчас говорить из холодного могильного провала. Потом голос, незнакомый мужской голос, возможно, что и Дяди-Витин, — только казалось, что до него бесконечно далеко, что до него миллионы лет, что он принадлежит, а вернее, принадлежал кому-то, кого уже давно нет среди живых, — и вот этот голос, словно пришедший с обратной стороны вселенной, с темной изнанки времен, произнес:

— Что, догадалась, сучка?.. Лучше бы тебе этого не делать. Надо было оставить эту штуку там, где нашла, под столом. Никогда не бери чужого. Но теперь уже поздно. Сейчас за ней придут.

И в следующую секунду раздался звонок в дверь.

В это же время мать Дениса Люси вдруг поняла, как она назовет свою новую большую картину. Очень необычную, похожую на иллюстрацию к какой-то таинственной древней легенде. Чарующей и страшной одновременно… Ее идея родилась пару недель назад, и работа шла очень быстро, пока Люси вдруг не почувствовала, что движется в несколько необычном направлении.

«Безумие может освободить». Название странное, но, пожалуй, вполне подходит.

Люси вскрыла очередную бутылку пива и подумала, что обязана закончить эту работу как можно быстрее.

И в это же самое время Юлик Ашкенази находился на заднем сиденье своего лимузина-«стрейч» и двигался в сторону пожара. Несмотря на наличие в автомобиле телефона, на ремне Юлика, сбоку, все же был прикреплен пейджер. Он повсюду таскал его с собой. Сейчас это устройство завибрировало, давая понять, что для Юлика имеется некоторая информация. Юлик с ней ознакомился, и на секунду его губы растянулись в улыбке, и чем-то шальным и тревожным блеснули его глаза. И это хорошо. Очень хорошо, что в эту секунду водитель следил за дорогой, а больше никого и машине не было. Потому что Юлик взял себя в руки и темная молния ушла из его взгляда. И никто так и не узнал, что секунду назад Юлик Ашкенази сидел на заднем сиденье своего «линкольна», слушал все же прорвавшийся из глубин его мозга барабанный бой и улыбался и что это очень бы не понравилось его маме. Потому что секунду назад лицо президента огромной и весьма динамично развивающейся компании, большого умницы и отличного парня Юлика Ашкенази, исказила улыбка самого настоящего сумасшедшего. Он еще раз отодвинул полу своего пиджака и посмотрел на экранчик пейджера: «А бананы могут начать гнить».

Юлик спокойно откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Нет никаких барабанов, обычное переутомление.