Шазаль почувствовала легкое облегчение — одной загадкой стало меньше. С тем она и заснула.

Разбудило ее пение утренних птиц и осторожное шевеление за перегородкой.

— Юан? — позвала она.

— Доброе утро, Шазаль! — послышалось в ответ. — Как хорошо, что ты так рано просыпаешься! А я уже решил, что придется ждать до полудня! Ну что? В путь?

— В путь.

С завтраком они расправились очень быстро. Садясь в седло, девушка заметила, как тают очертания шатра, столика, кресел и костра. И, повинуясь внезапному порыву, она сказала Юану:

— А мы можем добраться в мою деревню… побыстрее?

— Конечно. Но только давай еще немного поскачем, ладно? Мне так нравится!

И они пустили лошадей рысью. Гостеприимная полянка на берегу озера осталась далеко позади.

Сначала Шазаль пыталась думать о своих новых открытиях, но, подняв голову, вдруг узнала окружающую местность. Воздух стал холоднее, в нем появился знакомый девушке с детства привкус каменной пыли и горький запах коры кунта.

Затаив дыхание, она посмотрела вперед. Горы, величественные Северные Горы надвигались на всадников. Лошади быстро неслись по той самой дороге, по которой когда–то Абешу увозили в клетке княжьи наймиты.

Она поежилась. Юан, скакавший на полкорпуса впереди, угадав ее движение, обернулся и крикнул:

— Оденься потеплее! У вас тут нежарко!

Шазаль прикусила губу. Опять не додумалась пожелать одежду потеплее! Что же, пусть сапоги останутся прежними, только станут немного выше, к ним добавятся удобные кожаные штаны и куртка.

Одежда изменилась в ту же минуту, и по спине девушки скользнул озноб.

Но тут дорога сделала поворот, и Шаваль увидела жалкие хижины, приютившиеся под боком скалы с обломанной верхушкой, заросли хунта, крошечное квадратное поле, овраги, до которых в прошлый раз она так и не успела добежать.

Что бы с ней было сейчас, сумей она тогда спрятаться? Скорее всего, она навсегда осталась бы Абешей.

На поле кто–то копался. Люди, одетые в рванье, медленно распрямляли спины, заслышав стук копыт. На серых безжизненных лицах появлялось испуганное недоумение: в этих местах на лошадях ездили только люди Нурдаила Веселого.

Девушка натянула поводья, скользя взглядом по знакомым лицам, которые, казалось, еще больше усохли за прошедшее время. Или раньше она просто этого не замечала?

— Где Магрун? — крикнула она.

— Домой пошел, госпожа, — ответил ближайший человек.

— Это я, Абеша. Ты что, меня не узнал? — спросила она, спрыгивая на землю.

— Абеша? — непонимающе переспросил мужчина, которого все называли не по имени, а по прозвищу — Кривой, из–за отсутствия одного глаза. — Так она погибла еще в начале осени, госпожа.

Юан тем временем тоже спешился, но в разговоры пока не вступал, осматривался по сторонам.

— Я не погибла, Кривой, — произнесла девушка и неожиданно… почувствовала легкий прилив раздражения. Она, живая и здоровая, разговаривает с этим человеком, а тот, даже видя знакомые черты, не желает признавать во всаднице Абешу! Она же тогда попал а в клетку, и все сразу решили, что выжить девушке не удастся. Ее сочли погибшей. Но она–то жива!

Шазаль уже открыла рот, чтобы начать убеждать, доказывать, но передумала. Судя по всему, у Кривого и остальных, прислушивающихся к разговору, еще недобрана сухъяма. Ни к чему их отвлекать.

Повернувшись спиной к ним и ведя лошадь в поводу, Шазаль зашагала к хижинам. Странное ощущение появилось в ее душе: тоскливое и горькое. Вот здесь она провела шестнадцать лет? Среди этих голых каменных пустошей? Среди людей, раньше срока состарившихся от непосильного труда и беспросветной жизни? У которых нет сил даже удивиться ее возвращению?

Сделав несколько шагов, Шазаль остановилась как вкопанная. Ее хижины не было. На ее месте стоял маленький, аккуратный каменный домик, на крыше виднелась труба от печки… Что за чудеса? Откуда он взялся?

— Это — твой? — негромко спросил Юан, рассматривая домик.

Девушка нервно хихикнула:

— Послушай, раньше здесь стояла древняя развалюха. У меня не было сил и возможности починить ее. А… недавно, еще там, в замке, я подумала о том, что было бы хорошо жить в нормальном доме. И вот, видишь?

— Вижу, — кивнул юноша. — И, судя по всему, здесь уже кто–то обосновался.

Действительно, дверь открылась, и через порог шагнул… Сапак собственной персоной. Увидев неподалеку двоих ЧУЖИХ людей, да еще с лошадьми, парень остановился и глупо разинул рот.

— Марак в глотку влетит, — сказала ему Шазаль. — Я смотрю, ты, приятель, тоже посчитал меня погибшей, в мой дом вселился. А, Сапак?

Тот сглотнул:

— Абеша? Да… это… Ну, ты же тогда не вернулась? Что это с тобой случилось? Даже коняшку нашла? Украла, что ли?

Юан коротко усмехнулся, а Шазаль покачала головой:

— Нет, лошадь моя. Я не погибла. Родственников нашла. Вот мой брат.

— Повезло тебе, — с откровенной завистью протянул Сапак, потом, спохватившись, отвесил Юану неловкий поклон. — Здоровьичка вам, господин. В нашей–то жизни оно лишним не бывает, — и снова уставился на бывшую приятельницу, — Так ты… теперь не бедствуешь, так? Или навсегда сюда вернулась?

— Нет, я Магруна ищу, — она неожиданно развеселилась. — А домик–то у тебя ничего, Сапак. Не дует, наверное?

Тот растерянно поморгал, но потом принял важный, как ему самому казалось, вид:

— Да, домишко знатный! А тепло ка–ак! Правда, на печку дров не напасешься! Но я своих к делу пристроил. Коли хотят погреться, пусть сухъяму волокут, ну и дровишки. Я для них ломаться буду, что ли?

Шазаль только кивнула. Юан вздернул брови, но ничего уточнять не стал.

— Ты, Абеша… выселять–то меня не станешь? Сама знаешь, какие у нас зимы! — торопливо заговорил Сапак. — Того и гляди скоро снегопады начнутся.

— Не стану. Так где Магрун?

— Куда же ему деться? Вон он, — парень вытянул костистую руку, указывая пальцем на старика, медленно ковыляющего между домишками.

Девушка, увидев человека, который несколько лет назад привел их в эту деревушку, направилась к нему. Юан молча последовал за ней, ведя обеих лошадей и озираясь так, словно не верил своим глазам.

— Магрун, это я, Абеша, — внятно произнесла девушка, помня о том, что в позапрошлом году старик крепко замерз зимой и с той поры стал хуже слышать. Пока тот останавливался, Шазаль вдруг пришла идея. А что, если не надрываться, крича ему в ухо, а просто… пожелать, чтобы к старику вернулся слух?

Магрун вздрогнул всем телом, поднял одну руку, подергал себя за мочку, потом ворчливо произнес:

— Чего орешь–то? Слышу я. Отогрелось, видать, за лето. Все слышу. Как бы только зимой снова не подстудить. Абеша, говоришь? Ну, вижу.