— Не твоя вина, кто твои родители, — тихо, но твердо сказала она.

Виктор опустил голову, потом снова взглянул на невесту.

— Маме тогда было около сорока лет. Ее близкие или погибли, или уехали из страны… Почти все, кого она знала, спасались бегством.

— А она почему не эмигрировала?

— Мама упрямая женщина. Ты уже могла в этом убедиться. Я не уверен, что она отдавала себе ясный отчет в том, что творится в стране. И до сих пор не понимает. Ее спасла экономка. Такая удивительная преданность… Эта женщина служила в доме уже не одно десятилетие и знала мою маму в буквальном смысле с пеленок. Она помогла отсидеться ей вместе с моей бабушкой и тетей в лесах. Там я и родился в затерянной среди чащи избе. Вот почему я называю лес своим настоящим домом. Мы прожили в лесной сторожке около года, но лес навсегда вошел в мою кровь. Меня вырастила бабушка. Мама не знала, что делать, она была так беспомощна. Она только сидела перед окном и ждала. Душевная травма от потери мужа оказалась слишком сильной. Она и сейчас больна.

— А твоя бабушка?

— Она из другого теста. Старушка делала все возможное, чтобы вырастить и воспитать меня.

— А тетя?

— Соня лучше всех приспособилась к новой жизни. Она нашла место переводчика с французского и английского языков. Мама тоже свободно владеет ими. Мы жили на Сонину зарплату. Бедно, конечно, по сравнению с тем, как мои родители жили до революции.

Виктор вздохнул. Он, казалось, был рад сбросить с плеч тяжкий груз, рассказав всю правду о своей семье. Нине было знакомо это чувство. Ее дядя сидел в тюрьме, и девушка старалась об этом лишний раз не говорить. За сокрытие своего социального происхождения можно было угодить в тюрьму. Нина знала таких людей. Она подумала, что фанерная перегородка сделана Виктором не только ради комфорта матери, но и чтобы скрыть ее от чужих глаз.

— Что случилось после того, как вы вышли из леса?

— Сначала мы вернулись в дом, принадлежавший нашей семье. Там уже жили другие люди, и нам предоставили комнаты, в которых раньше жили горничные. — Он помолчал. Видно было, что эти воспоминания отдаются в его душе болью. — До двенадцати лет я жил там. Я уже тебе говорил…

Виктор запнулся.

— Вы переехали?

— Нас выгнали, а в наших комнатах поселились советские служащие. Тете удалось найти комнату в городе.

— А тетя? Что с ней случилось?

Виктор тяжело вздохнул.

— Мне ее не хватает. Я многим ей обязан. Именно тетя поддерживала нас все эти годы. Она умерла от воспаления легких лет десять назад.

— Ты говорил, что твоя мама преподавала языки, — напомнила Нина.

— Не совсем. Она могла бы работать переводчиком, как моя тетя. У них была французская гувернантка, а английскому ее учили с того момента, как она заговорила. Но… — Виктор сокрушенно махнул рукой. — Ты должна ее понять. Мама всегда считала себя представителем высшего общества. Так ее воспитали. Вот почему она настаивает, чтобы к ней обращались «Ваше превосходительство». Такой уж у нее пунктик.

Нине трудно было принять услышанное.

— Ее платье… — Она хотела сказать «износилось», но вместо этого произнесла: — Старое.

— До сорока лет ее окружало богатство. Мы не можем понять, как ужасно потерять все и прозябать в коммуналке. До этого у нее была такая радостная жизнь! Когда всех уравняли… Ну… Она не понимает, почему мир изменился. — Виктор сжал Нинину руку. — Пожалуйста, не обижайся на нее! Она не может приспособиться к жизни, которой мы сейчас живем.

— Ты очень добр к матери, — не совсем уверенным тоном сказала Нина. — Ты очень милый.

В конце концов, ей тоже придется жить с этой женщиной под одной крышей.

Но сначала имел место ритуал официального представления Нины Ее превосходительству или Мадам, как невестка вскоре начала ее называть. Старушка переоделась в другое платье: подол стелется по полу, кружева порваны, но в целом не так уж плохо. Она, несмотря на слабость, держалась вполне «по-королевски». Сын придвинул ей деревянный стул.

— Спасибо, дорогой.

Губы поджаты, запавшие глаза внимательно разглядывают незнакомую девушку, которая лишь кивнула ей головой, а не поклонилась.

Они втроем сели за стол и стали пить чай с купленными в булочной пирожными и печеньем.

— Я всегда прячу серебро, — поведала девушке Мадам. — Повсюду воры. Особенно вороваты армяне, что живут слева. Они украли все четыре вилки. К счастью, я их нашла. А то бы мы ели сейчас руками.

Виктор многозначительно покачал головой. Нина посмотрела на свою вилку, не уверенная, что она на самом деле сделана из серебра, и, решив не перечить, занялась пирожным.

— Я бывала в их комнате, — продолжала между тем Мадам. — Там полно нашей мебели. Большое зеркало, например. Его подарил маме мой папа. Ничего не осталось. Даже пианино украли.

Нина не знала, что и ответить.

— А вы играете… играли раньше на пианино?

Мадам наклонила голову, и Виктор повторил Нинин вопрос, но уже громче.

— Говорили, что из меня может получиться профессиональная пианистка, — заявила пожилая женщина. — Но настоящим талантом была моя сестра Соня. Она пела как соловей. Думаю, поэтому люди считали, что я хорошо музицирую. Их сбивал с толку прекрасный Сонин голос.

Из комнаты за перегородкой раздался пронзительный птичий крик.

— У Лолы тоже хороший голос.

— А что это за птица? — поинтересовалась Нина.

— Вреднюга, — пошутил Виктор.

— Попугай ара из Южной Америки, — сообщила Мадам. — Подарок мужа.

Нина удивилась.

— Она, должно быть, очень старая.

— Тридцать два года, — с улыбкой сказал Виктор. — Старше меня. Все еще пользуется юлианским календарем, как моя дорогая мамочка. Не спрашивай меня, каким чудом Лола выжила.

— У этих попугаев продолжительность жизни — семьдесят лет, — гордо заявила Мадам.

Нина взглянула на Виктора, ожидая знака, как себя вести. Он не покачал головой, значит, это правда. Семьдесят лет. Немногие люди живут так долго.

— У нее хорошая родословная, — продолжала старуха, — как у меня.

В ее тоне чувствовалось недовольство Нининой худородностью. Ладно, Виктор уже объяснил ей, что матери трудно свыкнуться с произошедшими переменами.

— Даря Лолу, супруг сказал, что она всегда будет рядом со мной.

— В таком случае тебе придется дожить до ста десяти лет, — сказал Виктор.

— Я не умру, пока не увижу внуков. Мой дедушка любил повторять, что не оставит этот мир, пока не увидит своего внука.

Виктор ел пирожное и, казалось, не обращал на слова матери никакого внимания.