А рядом с АЭС могли быть и совсем микроскопические радиационные «пики», буквально «иглы» — мини-микропятнышки. Например, на пляже Пруда-охладителя, со стороны АЭС, наш новый дозиметрист опустил зонд над песком… Я уже привычно приготовился записать «100 мР/ч.», мы там всегда столько меряли… А он неожиданно — «400 миллирентген в час»!: наткнулся зондом на фрагментик реакторного топлива или графита, причем совершенно микроскопический, глазом неразличимый (как я в песок ни всматривался, так и не смог разглядеть). Причем хоть это и был кусочек невидимо-крошечный — но все же слишком тяжелый, чтобы далеко улететь. Поэтому такие «микро-пики» радиации могли быть только совсем недалеко от АЭС.

7. С течением времени уровни уменьшались:

— во-первых, из-за распада самих радиоактивных веществ,

— во-вторых, из-за их уноса «вглубь» (земли, водоемов) и «вширь» (на соседние участки) водой, ветром, живностью, деятельностью людей.

То есть вся эта радиационная гора естественным образом со временем проседала[50]. В мае, например, гамма-уровни были в несколько раз выше, чем в середине лета: там, где мой приятель Сэм в Рыжем (тогда еще Желтом) Лесу нашел 50 рентген в час, через три месяца больше 20 Р/ч. не было.

Причем уменьшение уровней со временем подчиняется той же закономерности, что и уменьшение с расстоянием:

чем выше уровень — тем быстрее он уменьшается со временем.

Время выполняет «дезактивацию местности» медленнее людей, но зато куда обширнее: на всех загрязненных территориях. Так что сникает этот радиационный Эверест со временем: уменьшается его высота, тает, стягивается к центру основание…

…За 20 лет после аварии (с 1986-го по 2006-й) площади загрязненных территорий уменьшатся: — малозагрязненных — в 5 раз в России и в 2 раза в Беларуси;

— среднезагрязненных — в 4 раза в обеих странах;

— сильнозагрязненных — в 26 раз в России, в 10 раз в Беларуси.

Очень сильно загрязненных территорий в России, площадь которых в 1986 году составляла 580 квадратных километров, в 2006 году уже не будет.

По данным Отчета ООН 2002 года[51]

Знания крайне важны.

Но сами знания — ничто: нужно понимание.

Слоган газеты «The Wall Street Journal»

Чего только не прочитаешь о радиационном загрязнении местности от чернобыля! Тут тебе и «пятна», и «полосы»…

И что любопытно — все это правда одновременно!

Но это такая правда — как в анекдоте про слепых и слона:

Трое слепых ощупывают слона.

Один говорит:

— Слон — это столб: круглый, толстый и высокий!

Другой:

— Нет! Слон — это трубка: длинная, гибкая и упругая!

— Да вы что! Слон — тоненький шнурочек, на конце заостренный!

Первый обхватил ногу, второй — хобот, третий держится за хвост…

Эти «пятна-полосы» повышенной радиации — от АЭС, от пролома 4-го реактора — далеко.

И те, кто их мерял, не знали, что «полоса» — это не просто себе полоса, а часть чего-то большего: «радиационного отрога», или «отрожка» от него, или вытянутой автономной горки…

А «пятна», нетрудно догадаться, — это отдельные горки и горочки вне главных хребтов, отдельные выпадения из пролетавших мимо в первые дни (понятно, невидимых) «радиоактивных облаков». Например, микрочастички взорвавшегося реактора по воздуху ветром несло, а тут дождичек пошел и осадил их на землю. И уровень радиации на этой местности поднялся по сравнению с соседними…

…Короче, слон — это не совсем то, что нога, хвост и хобот.

Совсем не то, точнее.

Туловища ему не хватает — того места, «откуда ноги растут».

Природа экономна в причинах и многообразна в следствиях.

Монтень

Как-то вечером, после ужина в лагере, делились мы впечатлениями от пребывания на 1 Р/ч. (это нижняя граница уровней, которые мы тогда считали «высокими»).

У Валеры — командира 2-го взвода — на 1 рентгене в час начинал болеть зуб, у него вообще были какие-то проблемы с зубами.

Сережа по своей основной — гражданской — специальности химик-синтетик, занимается металлоорганическими соединениями. Он на 1 Р/ч. начинал чувствовать металлический вкус во рту. Я долго голову ломал — почему? 1 Р/ч. — уровень явно маленький, чтоб радиолиз (разложение химсоединения на его составляющие под действием облучения) начался… И, с другой стороны, это сколько ж надо этой металлоорганики нахвататься, чтоб при этом вкус металла во рту почувствовать… Неправдоподобно… А что еще?… Я тогда просто не знал, что металлический привкус во рту — симптом непорядков печени, а уж ее-то, работая со своими металлоядами, Сережа точно подсадил: обычное дело среди химиков-синтетиков. И вот на 1 Р/ч. его подсаженная печенка начинала попискивать, не выдерживая еще и этой нагрузки…

Я тоже на 1 Р/ч. начинал чувствовать то, что считал слабым местом своего организма…

…Облучение — в тех дозах, с которыми мы тогда дело имели, — действует в первую очередь НА СЛАБОЕ ЗВЕНО ОРГАНИЗМА — и это для каждого человека индивидуально. И только при возрастании дозы возникают уже характерные «лучевые поражения», типа ОЛБ той же (острой лучевой болезни), про которую все поначалу только и говорили…

Эту простую, но далеко не очевидную вещь,

РАДИАЦИЯ ДЕЙСТВУЕТ

В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ

НА СЛАБОЕ ЗВЕНО

КАЖДОГО ОРГАНИЗМА

мы поняли в июле 1986 года, так сказать, «не отходя от кассы».

И нужны были годы, чтоб официальная медицина дошла… — доползла! доплелась… — до этого вывода. Собственная шкура — очень чуткий научный инструмент…

Так что металлический, оказывается, вкус у радиации…