Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На кухне темно. Включив свет, с удивлением вижу тарелки. Помытые, в ряд на столе. А рядом… Та самая папочка синего цвета. Внутри документы. Отвергнутый им договор о разводе. Соглашения о правах на детей и разделе имущества.
Выдыхаю, боюсь приоткрыть. Помню точно, что папка лежала не здесь, а в гостиной. Я специально её положила на самое видное место. Чтобы мозолить глаза! И с тех пор он не трогал её. А теперь? С чего вдруг оставил на кухне?
Решившись туда заглянуть, оседаю на стул. Бумага поверх остальных повествует: «Заявление о признании иска ответчиком».
Читаю её, не дыша:
«Третьего августа такого-то года между мной и истицей был заключён брак…».
Дальше идут только голые факты. Когда и зачем, сколько общих детей. На бумаге чуть ниже написаны их имена.
«Двадцатого июня такого-то года истицей подано исковое заявление о разводе, в связи с тем, что в наших отношениях отсутствует чувство любви и взаимопонимания…», — эта фраза царапает сердце, хотя я сама написала о разнице взглядов на жизнь. Но слово «любовь» не звучало! Это он написал, что любви больше нет…
«С исковым требованием Самойловой А.В., согласен. Примирение между истицей, а также наша дальнейшая совместная жизнь и сохранение семьи невозможны».
Я кладу документы на стол, и долго сижу без движения. Отчего мне так больно? Ведь я же сама захотела… Сама попросила развод.
«Отсутствует чувство любви», — звучит у меня в голове, его голосом, фраза. И больно вдвойне! Будто этой бумагой, у всех на виду, он признался, что больше не любит…
Заставляю себя подняться со стула. Иду, минуя гостиную, сразу наверх. Возможно, он ждёт, что я проявлю благодарность? Но я не могу. Не сейчас! У меня в голове то и дело всплывает сердечко. И хочется плакать! Вернуться туда и забрать. Будто именно эта эта вещица была тем последним, что держало Самойлова рядом со мной.
Глава 24
День пасмурный. Небо в густых облаках. Самое то для пробежки! Лес шелестит. Где-то в кроне кукует та самая птица. Которая снится к разлуке. Но мне не до птиц! Машка трещит, как кузнечик. Задаёт вопросы и сама отвечает на них. Мне остаётся поддакивать.
— Стопудово, это Эльдар ему что-то сказал. Не мог же он сам передумать? С чего это вдруг?
— Ой, Маш, не знаю, — я тяжко вздыхаю, — Мне вообще уже кажется, что я не знаю его! Что у него на уме?
— Понятно, что! — пренебрежительно фыркает Машка. Имея ввиду адюльтер.
Мы трусцой пробегаем по скверу. Кроссовки шуршат об асфальт. Сегодня на мне облегающий топ и лосины с завышенной талией. Должна же я быть элегантной! Вдруг какой-то бегун заприметит?
Но мимо бегут только странные типы. В лосинах, как у меня. В их ориентации я сомневаюсь. А вот пенсионер, что в спортивных штанах, явно имеет в них что-то мужское. И взгляд его липкий, скользит по нам с Машкой на каждом витке траектории.
Но подруга не видит. Она пытает меня, почему мой «почти бывший муж» не съезжает из его «почти бывшего дома»?
— Он попросился пожить у меня, — отвечаю с обидой.
Вспоминаю, как утром Самойлов спросил:
— Насть, я там ремонт в квартире затеял. Можно чуток поживу здесь?
Он выглядел так виновато. С фингалом, который ещё не прошёл. Ну, я сдалась! Ведь не изверг же? Но Машка взрывается в тот же момент:
— Ты квартиру ему отдала?!
Я ухожу от ответа, увидев на дереве рыжую белку. Кричу от восторга. Зверёк мельтешит по стволу. И, спрятав что-то в расщелине дуба, спешит по делам.
— Здорово! Жалко, орехов с собой не взяла, — восторгаюсь.
Но Машка немедленно портит восторг.
— Насть, какие орехи? Ты что, отдала ему хату? За какие заслуги? — вид у неё до того оскорблённый, как будто квартира её.
Я, отмахнувшись, бегу:
— Я сказала уже, мне эта хата его не нужна! Пускай забирает.
— Чего это она его? — возмущается Машка.
Я молчу. Ведь Самойлов когда-то её покупал «для детей». Но я как подумаю, что он там делал! Сколько он раз ночевал в той квартире? И, скорее всего, не один.
Но для Машки это не фактор. Её надежда «раздеть Илью до трусов» рушится в ту же минуту.
— Ну, ты и тетеря! — осуждает она.
Но я пропускаю её оскорбления мимо ушей.
Мы уже закругляемся. И опять нам навстречу бежит старичок. Он улыбается мне, а глаза источают нектар. Вид у него худощавый, но бодрый! Наверное, челюсть вставная. Но инстинкт половой на лицо…
Ну, а с Эльдаром чего? — интересуется Машка.
Я говорю:
— Ничего.
— Вы так и не трахались что ли? — умильно бросает она.
И смотрит как опытный врач. Будто секс мигом решит все проблемы.
— Ему не до этого, Маш, — отвечаю, — Самойлов же зуб ему выбил. Теперь вот вставляет.
— Пипец! Настя! — в который раз восклицает подруга.
Она уже обозвала Самойлова всеми словами. И «мудак» из них — самое нежное.
— А, может, и не Самойлов, — я вздыхаю, — Устала гадать!
— Так ты у него напрямую спроси, — предлагает она.
— У кого? У Эльдара?
— Да нет! У Ильи!
Киваю: «Ага». Это Машка не знает про его агрессивность со мной. Да я лучше палец себе отгрызу! Безымянный. На правой руке. Чем спрошу у него: «Это ты выбил зуб моему кавалеру?».
К тому же, в последние несколько дней Илья стал как шёлковый. Посуду сам моет! Молчит. Даже продукты купил. Говорит: «Угощайся». Но я не беру.
— Ну, я же надеюсь, ты скажешь, когда у вас всё состоится? — ухмыляется Машка. Не «если». Когда! Типа она так уверена в этом.
— Конечно! — спешу я заверить.
Сама же молчу про другой инцидент. Про слесаря Витю. И его «соловьиные трели». Узнай Машка об этом, и шуму не оберёшься! Пошлёт меня в зад. Точнее… обратно, к нему. На сеанс «исцеляющей близости».
— Ну, а детям ещё не сказала? — касается Машка той темы, которую я старательно избегаю.
— Пусть отдыхают. Потом, — отвечаю.
Грустнею. Подруга берётся меня утешать:
— Да ладно, Настюх! Обойдётся! Андрей, вон, два года с отцом не общался, а потом ничего, отошёл.
Я усмехаюсь. И это притом, что Машка сама ушла «в новую жизнь». Но сын был уверен, что это отец её выгнал пинками. Про измену она умолчала, конечно! Также Илья умолит. До поры. А Денис обвинит меня в том, что прогнала отца…
— Смотри, снова бежит этот старый трясун, — шепчет Машка. И тащит вниз бегунок на застёжке. Ткань разъезжается в стороны,