Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дед Йонас устал, остановился, уткнул клинок лопаты в лед у ног и оперся о ее древко.
– Видишь, моя последняя собака меня покинула, – сказал он, наблюдая за продолжающим работать Витасом.
Парень кивнул. Бросил на старика полный сочувствия взгляд.
– Хватит! Не человек ведь! – остановил его через пару минут Йонас. – Погоди, я сейчас!
Он зашел в дом. Вернулся оттуда с куском теплой шинельной ткани.
– Подмоги! – попросил, остановившись у лежавшего на снегу перед будкой Барсаса.
Переложили они на расстеленный кусок ткани мертвого пса. Йонас укутал его.
– Теперь не замерзнет, – проговорил с грустью в голосе. Поднял взгляд на Витаса. Тот все понял.
Взявшись вдвоем за края свертка, они подняли завернутого в шинельный отрез Барсаса и опустили на дно неглубокой могилки. Потом засыпали ее.
– Надо будет добавить земли, когда потеплеет, – сказал Витас.
Дед кивнул.
– Пошли, помянем! – скомандовал он.
Перед тем, как зайти на половину деда Йонаса, Витас заглянул к себе и застал Ренату за стиркой – в ванной комнате гудела вовсю стиральная машина.
– Ну все, закопали! – доложил Ренате Витас. – Я пойду у него посижу немного!
Посидеть у Йонаса Витасу особенно и не получилось – старик налил себе и парню по рюмке «Зубровки», выпили, а потом он решил прилечь отдохнуть.
Витасу и не хотелось уходить от деда, но пришлось. В коридоре он надел куртку и ботинки и снова вышел во двор. Постоял у пустой собачьей будки, подошел к амбару – дверь была закрыта. Прогулялся к ближнему лесу, слушая, как потрескивает под ногами снежная корка.
На небе светило солнце. Светило легко, прохладно и безучастно.
Витас задрал голову и смотрел на него несколько минут, удивляясь, что совсем оно не яркое и глазам от этого смотрения ничуть не больно. Солнце словно тоже было покрыто ледяной коркой, не пропускавшей солнечное тепло вниз к людям.
Устав смотреть вверх, Витас решил прогуляться до ближайшего заброшенного хутора. Но когда дошел до дома и амбара, то понял, что заброшенным это хозяйство называть не стоило. Все двери были закрыты на новенькие навесные замки. И хотя никаких следов обуви на снегу двора и у дверей Витас не увидел, но из уважения к навесившим замки людям ушел с чужой земли.
Когда сумерки принялись закрашивать отступавший день, Витас ощутил голод и вернулся в дом.
– Скучно тут у вас, – вырвалось у него, когда зашел в комнату.
– Может быть, – ответила Рената. – Но скучно бывает, только когда нечего делать!
Эти слова прозвучали, как укор. Ведь Рената как раз раскладывала на постеленной поверх стола клеенке выстиранные рубашки Витаса.
– Это я так, – пошел он на попятную. – Просто прогулялся. Дед твой отдыхать прилег.
Зашел Витас на кухню, отрезал себе черного хлеба и смастерил бутерброд с ветчиной.
Рената поставила в правом углу доску для глажки, достала утюг. Хотела было воткнуть вилку утюга в розетку, но увидела, что розетка занята. Из нее торчала древняя вилка, от который странный толстый провод тянулся к стоящей под стенкой сумке с «черным ящиком».
– Можно твой «черный ящик» отключить? – в голосе Ренаты прозвучали нотки раздражения.
– Вообще-то он твой, – ответил из кухни Витас и тут же выглянул оттуда. – Ну, или наш! – поправил он себя.
Рената наклонилась, выдернула за шнур вилку из розетки. Включила утюг.
– Чем ты думал, когда его сюда вез? – спросила в сердцах.
– Не сердись, – попросил Витас. – А то он все записывает! Это же все-таки магнитофон!
Рената недовольно мотнула головой и промолчала. Принялась за глажку.
Витас вышел из кухни.
– Может, хочешь сам погладить? – спросила она, не выдержав его взгляда, показавшегося ей снисходительным и сочувственным одновременно.
– У меня так не получится, – мягко ответил Витас.
Часов в семь она сварила вермишель и отправила Витаса позвать деда на ужин.
– Он не открывает, – сообщил Витас, вернувшись из коридора.
Рената сама решила позвать старика Йонаса. Стучала с минуту по двери, и, не дождавшись ответа, зашла. Старика в доме не было. Она обулась и накинула куртку. Вышла в морозную темень. Прошлась к амбару и увидела деда, сидящего на вынесенном из дому стуле у могилы Барсаса. Дед сидел неподвижно, воротник кожуха был поднят и закрывал его седую голову почти до самой макушки.
– Ты замерзнешь! – крикнула Рената.
Подбежала к нему, присела на корточки, заглядывая в лицо.
– Не замерзну! – упрямо проговорил старый Йонас.
– Слава Богу! – выдохнула с облегчением внучка. – Я испугалась, что ты уже замерз!
– Да я только пять минут, как вышел, – признался дед. – Захотелось почувствовать: как оно – быть собакой зимой и на холоде…
– Я ужин сделала, придешь?
Дед отрицательно мотнул головой.
– Посижу пока тут. Есть все равно не хочется.
Поужинали они вдвоем, а потом Рената попросила Витаса составить деду компанию во дворе.
– Возьми бальзам и рюмки, поговори с ним, а потом заведи в дом! – попросила она.
– Ну ты из меня прямо социального работника делаешь! – беззлобно произнес Витас, поднявшись из-за стола.
Оделся, вышел со стулом во двор. Уселся рядом с Йонасом, налил две рюмки «Жальгириса». Одну деду протянул.
– Для согрева! – сказал.
Дед рюмку взял. Выпил одним глотком, крякнул и возвратил. Недолго думая, Витас наполнил ее еще раз, а свою тоже в один глоток выпил.
– Вы тут всю жизнь прожили? – спросил, протягивая вторую рюмку.
Дед кивнул. Взял рюмку, но ко рту ее не поднес. Задержал в рукавице.
– Всю, – сказал. – От начала и до конца.
– И как? Как тут жилось? – Витас пытался разговорить деда.
– Жилось, – ответил тот. – Сначала хорошо, потом хуже, потом, когда жена умерла, грустно жилось, да Рената грустить не давала.
– А ее родители? – осторожно спросил Витас. – Она о них говорить не любит…
– А что она может о них сказать, если она их и не помнит почти! Только по фотографиям… Они уехали за границу, когда ей лет шесть было. Сказали, что на три месяца. Денег заработать. Отец ее там и похоронен, за границей. А мать, – дед Йонас сделал паузу, выпил рюмку бальзама и протянул пустую Витасу, – а мать пропала. Тоже, наверное, умерла.
Витас выпил свой бальзам и опять наполнил рюмки.
– И что, вы ее не искали? – спросил удивленно.
Старый Йонас отрицательно покачал головой.