Амрите не понравился взгляд «важного гостя», в нем была непонятная угроза. Закончив, она поклонилась — конец тяжелой, смоляно-черной косы коснулся земли.

Гость сказал, что восхищен ее танцем, но в его холодных глазах не было восторга — лишь голод хищника.

Слуги богатого паломника молчали. Безукоризненно вышколенные, они стояли как истуканы.

Жрец велел Амрите подготовить себя к другому ритуалу. Отказаться было невозможно, и молодая женщина вновь задумалась о том, что ее, как и Тару, начинает тяготить служба в храме. Может ли она почитать бога, если ей не нравится то, что она делает?

Амрита почувствовала, что ее бьет озноб. Тара была смелее и называла вещи своими именами! Тогда как она… Если бы у нее хватило решимости взять Амину и бежать куда глаза глядят!

Для важного гостя приготовили богатое ложе, подобное тому, на котором возлежала Амрита, когда проходила посвящение в девадаси. Теперь она понимала, почему в первый раз все было именно так: в ее воображении должен был запечатлеться образ некоего возвышенного, вознесенного над обыденностью, роскошно обставленного действа.

Она принялась уговаривать себя. Ей не избежать объятий состоятельного паломника, потому лучше покориться, перетерпеть. Тем более что он молод и даже красив.

Амрита была права: этот богатый и знатный мужчина пришел в храм не для того, чтобы почтить бога и вкусить божественной благодати. Его не интересовали ни священные тексты, ни сложный подготовительный ритуал, а только тело танцовщицы.

Завершив телесный акт, следовало поблагодарить друг друга и бога и расстаться, но гость не желал отпускать Амриту и требовал продолжения. Он был не груб, но бесцеремонно настойчив и словно похвалялся своей мужской силой. Было ясно, что он привык повелевать людьми и никогда не знал отказа.

А быть может, напротив, знал, и это доводило его до исступления, пробуждало тайную злобу. Наверняка он в чем-то разочаровался, не был счастлив и что-то искал, как все люди, но эти поиски не были поисками добра и святыни.

Амрита почувствовала, что женщина никогда не была для него сокровищем, он всегда относился к ней как к вещи.

Наконец опустошенная и разбитая танцовщица вернулась к себе. Амрита ощущала себя оскверненной — такого с ней еще не случалось. Она старалась выбросить из головы мысли о человеке, которому только что принадлежала, и не могла — они опутывали ее, как змеи, лишая воли и пробуждая стыд.

Амрита надеялась, что никогда его не увидит и постепенно забудет о нем.

Молодая женщина не поверила своим ушам, когда ее позвали в одно из храмовых помещений, а перед тем сказали, что с ней желает поговорить все тот же «важный гость».

Он сидел на подушках и пристально смотрел на Амриту горящим, жадным взглядом. На нем были роскошные изумрудно-синие одежды и ярко-алый, украшенный алмазной брошью тюрбан. Пальцы унизаны дорогими перстнями, на груди — золотая цепь. Рядом стоял человек в темной одежде, с хмурым смуглым лицом и ничего не выражающими глазами. Всем своим видом он напоминал сторожевого пса.

Гость сделал ему знак выйти и остался наедине с танцовщицей.

Молодая женщина почувствовала себя маленькой птичкой, которую вот-вот проглотит огромный удав, и постаралась взять себя в руки.

— Хочу открыть тебе тайну. Я принц Арджун, сын раджи Майсура, — торжественно произнес гость. — Путешествую по землям Индии. Я видел воды и горы, дворцы и храмы, груды золота и море крови. Ничто не поразило меня так, как твои танцы, ничто не воспламенило сильнее, чем твоя любовь!

Он замолчал, чрезвычайно довольный собой, тогда как Амрита подумала: никогда еще то, что происходило между ними, не было так далеко от любви!

— Я возвращаюсь домой и предлагаю тебе уехать со мной. Ты станешь жить во дворце и будешь иметь все, что пожелаешь.

Амрита пыталась не выдать волнения и испуга.

— Я служу в храме и останусь здесь навсегда, — осторожно ответила она.

Он усмехнулся.

— Навсегда? На свете нет ничего вечного. Даже боги — и те не бессмертны.

Амрита не сдержалась и слегка приподняла брови.

— Боги?..

— Придет время, и о них все забудут, а это все равно что смерть. Даже жрецы, случается, больше думают о звонкой монете, чем о богах! — небрежно произнес принц и добавил: — Потому надо жить настоящим и пользоваться всеми возможностями, какие дарит судьба.

— Откуда вам известно мое имя? — спросила Амрита, чтобы выиграть время.

Сын раджи сладко улыбнулся.

— Разве ты не достойна того, чтобы о тебе знал весь белый свет? Между тем ты живешь, окруженная богатством, которое тебе не принадлежит.

— Я служу богу. Мне довольно его любви, — кротко ответила Амрита.

Принц Арджун презрительно рассмеялся.

— Это тебе внушили жрецы? Им — деньги, а тебе — «любовь», подачка от бога? Поверь, у меня во дворце ты получишь и то, и другое!

— Ваше высочество, — сказала Амрита, — простите, но я… не могу.

У нее не хватило смелости сказать «не хочу».

Она стояла перед ним, взволнованная молодая женщина в скромном сари, с большими блестящими, полными тревоги глазами и красивым, нежным лицом, в котором чувства отражались так же естественно и открыто, как и в танце.

Амрита не была похожа на корыстных, пустоголовых наложниц принца, на этих раскрашенных кукол, и ничем не напоминала хитроумных, ревнивых жен, неустанно плетущих интриги подобно тому, как паук плетет паутину.

Все, что она говорила, делала, было искренним, шло от сердца. Эта женщина была чистейшим бриллиантом, какой ни разу в жизни не попадал в руки сына раджи.

Амрита была так же прекрасна в реальной жизни, как и в волшебном танце.

Это заметил не только принц Арджун, но и его телохранитель.

Ночью он лежал на жесткой циновке и думал. Он был полон негодования и злился не только на принца, но и на жрецов. Зачем они заставляют девадаси проделывать такие вещи?! Девар заметил, какой была девушка в танце и как она выглядела после свидания с сыном раджи. Он стоял возле входа и видел ее, растерянную, понурую, похожую на поникший цветок. Девар представлял Амриту в объятиях принца Арджуна, и ему чудилось, будто он видит мотылька в сетях паука, прекрасную розу, которую пожирают черви, беспомощную травинку под копытами буйвола!

Он хотел избавить ее от этого, но не знал как. Он пытался изменить свою жизнь, но не был уверен в том, правильно ли поступает.

Первые жестокие войны на юге Индии начались еще тогда, когда он был совсем мал. Отец Девара, Амичанд Анвар, происходил из воинского сословия кшатриев и состоял на службе у тогдашнего правителя Майсура. Будучи начальником отряда из пятидесяти всадников и двухсот пехотинцев, он получал приличное жалованье и все же не устоял перед предложением маратхов[21]и предал своего господина, перейдя на сторону врага.