его результаты как прямое и безусловное руководство к действию. Но новый премьер-министр Тереза Мэй сказала знаменитое: «Brexit means Brexit» («Брекзит означает Брекзит»). И начала готовить страну к выходу из Европы.

Вот тогда и началось брожение умов. Всех так расстроил «развод» Великобритании и Евросоюза, что было непонятно, кто же за это голосовал. Опять же, я наблюдала эту ситуацию из Лондона, непосредственно с культовой «правительственной» улицы Уайтхолл, где в тот момент работала. А Лондон за Брекзит не голосовал. Мои студенты – большинство их них государственные служащие – оказались в затруднительном положении. По долгу службы они должны были поддерживать любые решения правительства, которое представляли дóма и за границей, но в душе были с ними категорически не согласны. Особенно дипломаты, чья работа заключается в создании и укреплении тесных отношений между странами, а не их разрыве. Все вдруг заговорили об ужасных экономических последствиях для страны. Хотелось спросить, почему они молчали раньше.

Знакомые поляки и литовцы насторожились: а не погонят ли их теперь с насиженного места? После 1 мая 2004 года, когда десять восточноевропейских стран вошли в состав Евросоюза, в Великобританию приехало около миллиона поляков. Они нашли работу (в основном в строительном, сельскохозяйственном и обслуживающем секторах), купили дома и устроили детей в английские школы. Как раз к ним были самые большие претензии у представителей британского рабочего класса – ведь поляки не только составили конкуренцию местным «синим воротничкам», но и существенно понизили расценки на рынке. И хотя, как это часто бывает с мигрантами, приезжие соглашаются на работу, которую не хотят выполнять местные жители, брекзитёры считали их виновниками безработицы в стране (к слову, самой низкой за последние двадцать лет). Раздавались голоса, утверждавшие: «новые» европейцы из более бедных стран истощают социальные фонды, а «медицинские туристы» из Европы злоупотребляют бесплатной системой здравоохранения. Мне было удивительно это слышать. Если какие-то мигранты и сидели годами на британских пособиях по безработице, то уж никак не восточные европейцы. Они приехали в страну работать, этим и занимались. Многие мои знакомые предпочитали иметь дело с поляками, когда начинали ремонтировать или расширять свои дома: качество работы выше, чем у английских рабочих, а цены ниже. Ну и поляки, в отличие от англичан, готовы работать по вечерам, выходным и праздничным дням. А уж чая на рабочем месте они пьют в разы меньше: они же деньги сюда приехали зарабатывать, а не чаи гонять.

Словом, много тогда велось разговоров и в прессе, и на улицах, и в домах. О том, например, что 52 и 48 – это чисто формальная победа брекзитёров. Именно такое соотношение сил демонстрирует, что половина страны хочет оставаться в Евросоюзе, и нельзя мнение этой половины игнорировать. Население было плохо информировано о последствиях выхода из ЕС и проголосовало импульсивно. К тому же политики выбрали неудачный день для референдума: тысячи молодых людей, которые, конечно же, придерживались прогрессивных (значит, проевропейских) взглядов, в этот момент сдавали экзамены, были в отпусках и вообще находились на многотысячном музыкальном фестивале, поэтому просто не попали на референдум. А многие националисты сами не хотели выходить из ЕС, но присоединились к команде брэкзитёров, чтобы их услышали и перестали затыкать рот политкорректностью. Ну и, наконец, немало сторонников Евроинтеграции были полностью уверены, что Великобритания никогда не расстанется с Европой, и не пошли голосовать. Зачем, ведь их голос ничего не изменит. Поскольку явка на референдум составила 72%, можно предположить, что неявившиеся 28% ещё долго кусали локти.

Новый премьер Тереза Мэй на ходу разрабатывала «план В», не подготовленный Кэмероном, снова и снова ездила в Брюссель, предлагая те или иные варианты цивилизованного развода. И всё это время проигравшая сторона надеялась взять реванш. В центре Лондона разворачивались одна демонстрация за другой, на Уайтхолле, напротив резиденции премьер-министра и на Парламентской площади ежедневно стояли люди с плакатами. Молодые люди, которые в своё время не явились на выборы, отчаянно пытались переиграть историю и получить нужные им результаты. Те, кому по возрасту не полагалось голосовать в 2016-ом, подросли и теперь кричали, что у них отобрали будущее. Что их судьбу решили пенсионеры, которым уже не надо беспокоиться о заработке и профессиональном развитии, более того, часть из них за три года отошла в мир иной, а молодым теперь придётся расхлёбывать кашу, которую заварили старики. Марш, прошедший в марте 2019-ого, собрал около миллиона участников. Его посчитали вторым по величине маршем в истории страны (самым крупным был марш против участия Великобритании в войне в Ираке), и, казалось, правительство просто не может проигнорировать подобный протест. Ведь и сама премьер-министр не была сторонницей Брекзита.

В этом мартовском марше участвовали и родители моего мужа, которые много путешествовали, жили и работали в других странах и потому отличаются весьма проевропейскими взглядами. Свекровь лично клеила агитационный плакат на окно здания кабинета министров, очень гордится этим фактом. В Норфолке, где они живут, особенно в их маленьком приморском городке, населённом пенсионерами, свёкор со свекровью ощущают себя чуть ли не единственными прогрессивными людьми, которые понимают, что изоляция Британии обернётся крахом для страны. Ведь некоторые их соседи даже никогда не были в Европе, поэтому отличаются возмутительной узостью взглядов!

Участники марша, требующие повторного референдума, верили, что за три года бесплодных попыток правительства найти оптимальное решение ситуации многие брекзитёры пожалели о своём выборе, а население теперь намного лучше информировано о последствиях этого шага, и повторный референдум покажет совсем иное соотношение голосов.

Удивительно, что в демократической Великобритании их призыв был проигнорирован. Хотя, казалось бы, политикам было проще всего пойти на попятный и оставить всё как есть – как безболезненно вывести страну из Европы, всё равно никто не знал (включая администрацию созданного по этому поводу министерства).

Брекзитёры тоже устраивали марши. Им казалось, что правительство бесконечно затягивает процесс, никак не может разработать достойный план. И вообще – не собирается ли оно отказаться от заявленных намерений и подвести своё население?! Для участия в ответных демонстрациях на улицах Лондона, многим брекзитёрам пришлось приехать издалека – ведь за Брекзит голосовали провинции. Жители маленьких городков, чьё существование напрямую зависит от контрактов с Европой (например, работники заводов по сборке европейских автомобилей), голосовали за разрыв отношений с Евросоюзом, потому что считали: лучше быть бедными, но независимыми. Кажется, они не вполне верили, что владельцы иностранных компаний выведут производство из Великобритании и оставят их без работы. Как говорит мой свёкор, в данном случае бессмысленно взывать к логике, потому что «национализм – это эмоция». А эмоций было очень много.

Тереза Мэй спасовала перед задачей. Борис Джонсон, который получил вслед за ней бразды правления, пообещал довести Брекзит до конца. Моё окружение Джонсону не доверяло. Ходили слухи, что накануне референдума он написал две статьи: одну за выход из Евросоюза, вторую против, обе достаточно страстные и со множеством убедительных доводов. Видимо, некоторое время размышлял, к какой стороне примкнуть, и в итоге решил, что с брекзитёрами у него больше шансов стать премьером. В какой-то момент даже люди, голосовавшие «за Европу», устали от этой бесконечной борьбы и были готовы поддержать Джонсона, намеренного поставить в деле точку. Джонсон получил большинство голосов на очередных выборах и через месяц вывел страну из ЕС. Его не остановила даже набирающая обороты пандемия коронавируса. Казалось бы: разве у правительства нет более серьёзных задач, чем воплощать в жизнь идеи Брекзита? Страшная болезнь накрыла страну, парализовала экономику и заперла людей в их домах – разве сейчас время для новых экономических потрясений?

Но после трёх с половиной лет ожесточённых дебатов Брекзит всё же состоялся. И, конечно, мои российские друзья интересуются: каковы же оказались его последствия? Отвечаю: рано ещё подводить итоги и писать отчёты. Мы будем наблюдать последствия ещё долгие-долгие годы. Я ни в коей мере не политолог, не экономист и не эксперт по международным отношениям. Уж коли правительство толком не знало, во что выльется Брекзит, откуда же мне знать! Я сужу со своей колокольни, как обыватель, который сидит посреди проигравшего лагеря и целыми днями слушает стоны о том, какой катастрофой обернётся для страны этот выбор: цены на товары взлетят