Смерть пришла к ней если не в милосердном, то в хорошо знакомом облике. Линду убила та самая игла, к которой она пристрастилась. Последний укол, последняя доза кайфа. Бывшие кенты определенно обладали чувством своеобразного юмора. Черного-черного.

Всадив Линде шприц в глаз, они не поленились до отказа вдавить поршень, впрыснув героин непосредственно в мозг жертвы. Но даже эта смертельная доза вряд ли была дармовой. Наркоманы всегда платят тем, кто их убивает. По полной программе. До последнего вздоха.

В номере было душно, как в деревянном ящике, простоявшем весь день на солнцепеке. Бондарь открыл балкон, наспех облился холодной водой и повалился на кровать.

Сон пришел не сразу. После сегодняшних приключений Бондарь не отказался бы иметь под рукой хотя бы самый завалящий пистолет.

Собирались ли его убить или просто давали понять, что проявляемая им любознательность наказуема? Взвесив все «за» и «против», Бондарь пришел к заключению, что намерения злоумышленников были самыми серьезными, но вот профессионализма им явно не хватало. Проще всего было подъехать к жертве вплотную и произвести пару прицельных выстрелов. Значит, мужчины из джипа не имели оружия. Способ, каким они отправили на тот свет Линду, подтверждал это предположение. Ничего удивительного. Как-никак они были наркодилерами, а не киллерами.

Борясь с желанием закурить, Бондарь уткнулся носом в стену, чтобы рука не вздумала самовольно потянуться за сигаретной пачкой. Глазные яблоки под сомкнутыми веками подрагивали, выдавая непрекращающуюся работу мысли.

Итак, предложение Линды совершить левую сделку настолько испугало сообщников, что они решили убить ее вместе с потенциальным клиентом. Страх попасть в немилость к таинственному чеченцу оказался сильнее жажды наживы. Вероятно, дружки Линды уже попадались на чем-то подобном и сделали соответствующие выводы. Иметь подельницу, знающую об их темных делишках, показалось им слишком опасным. Оставлять в живых случайного свидетеля они тоже не хотели, но повторное покушение исключено. Нападавшие понятия не имеют, как зовут Бондаря и где его искать. Трезвонить о своем промахе они не станут, прикусят языки и будут отсиживаться где-нибудь на съемной квартире, пока не решат, что опасность миновала.

Что ж, тем лучше. И для неизвестных, и для Бондаря, которому вовсе не улыбалось, чтобы какие-то самодеятельные артисты путались у него под ногами.

Это была последняя связная мысль, посетившая его той ночью. Он уснул, не успев разгладить вертикальную морщину, пролегшую на лбу. А проснулся, не понимая, что его потревожило.

Светящиеся стрелки показывали без пятнадцати четыре утра. Привстав на локтях, Бондарь всмотрелся в полумрак, клубящийся вокруг. В комнате никого не было. Балкон тоже был пуст. Внизу проехала машина, где-то взлаяла дурным голосом собака, и снова все стихло. Давненько уже тишина не казалась Бондарю такой гнетущей. Пытаясь понять, что же его все-таки разбудило, он встал и прошелся по номеру.

Ощущение опасности не проходило. Неужели кто-то навестил Бондаря, пока он спал?

Выйдя на балкон, он посмотрел по сторонам а потом задрал голову вверх. Крыша нависала над самым балконом, но ни троса, ни каких-либо других приспособлений для альпинизма видно не было. Тогда Бондарь вернулся к двери. Она была заперта на ключ, но это ни о чем не говорило. После небольшой практики примитивный замок сумела бы открыть и цирковая обезьяна. Без ключа.

Прислонив к открывающейся внутрь двери накрененный стул, Бондарь вернулся в постель и приказал себе спать. Постороннее присутствие ему просто померещилось, не более того. Кому нужно проникать в чужой номер исключительно для того, чтобы полюбоваться спящим постояльцем, а потом удалиться?

– Черт!

Соскочив с кровати, Бондарь метнулся к своей одежде и проверил карманы брюк. Деньги и документы были на месте. Услышав дребезжание раскатившихся по полу монет, Бондарь успокоился окончательно. Если бы гостиничный вор взялся за брюки, он бы наделал слишком много шума, чтобы исчезнуть незаметно.

– Нервы, – пояснил Бондарь своему смутному зеркальному двойнику, – всего лишь нервы, Женя.

Отражение молчаливо согласилось. У него не имелось оснований возражать, а у Бондаря не было причин бояться темноты и одиночества. Он не верил в призраков, вернее, верил только в одного призрака, который не желал ему зла.

Наташа…

Упав на кровать, Бондарь обнял подушку и зарылся в нее лицом.

* * *

Они совершали утреннюю пробежку по бескрайнему лугу. Темно-синяя «девятка», на которой они приехали за город, стояла на опушке леса. Машину сторожил четырехлетний сын Антошка, оставленный на заднем сиденье. Такой маленький и беззащитный. Любое воспоминание об этом вызывало безотчетную тревогу.

«Вернемся, – предложил Бондарь, продолжая почему-то бежать все вперед и вперед. – Он там совсем один». – «Это ты совсем один, – возразила ни капельки не запыхавшаяся жена. – Я так за тебя волнуюсь. Как ты? Справляешься без меня?» – «Зачем ты спрашиваешь? Я ведь здесь», – напомнил Бондарь, поминутно оглядываясь. – «Вот именно. Здесь. А мы там».

Осознание того, что Наташа права, было пронзительным, как удар тока. Мгновенно переполнившись ужасом и страданием, Бондарь повернул обратно, надрываясь на ходу: «Антошка! Анто-о-шка-а!!!»

«Не докричишься…»

Он повернулся к жене, продолжавшей сопровождать его бесплотной тенью. Горькие слова принадлежали ей. «Не докричишься».

«Где мои туфли?» – заорал Бондарь, внезапно обнаружив, что бежит босиком. Вот в чем заключалась причина его странной медлительности. Сначала он решил, что его тормозит встречный ветер, вяжущий движения, как резиновый клей, но главная причина была иная. Оказывается, сократив путь, он угодил в отвратительно чавкающее болото. Ноги проваливались в месиво по щиколотку. Вытаскивая их, Бондарь вскрикивал от омерзения. Трясина сочилась кровью, пучилась красными пузырями, засасывала все глубже.

«Где мои туфли?»

«Там, где ты их оставил», – печально ответил Наташин голос.

«А где я их оставил?» – спросил Бондарь.

«Там, где остался сам. Хорошенько посмотри на них перед тем, как будешь обуваться».

«Зачем?»

«Посмотри…»

Зачем? Зачем? Зачем?

Вскрикивая, Бондарь сотрясался на кровати, словно его расстреливали из крупнокалиберного пулемета. Пули били прямо в сердце – ох, как же часто, как больно они били!

Окончательно проснувшись, Бондарь провел рукой по груди и с некоторым недоумением убедился, что взмок всего лишь от пота, а не от крови. Кошмар растаял в утреннем свете, но настоящее облегчение не наступило. Наташа и Антошка навсегда остались в этой проклятой темно-синей «девятке». Она как чувствовала: «Отстань, не хочу я садиться за руль этого саркофага на колесах!»