Я выхожу в центр комнаты, засовывая кинжал в ножны. Их придумали для меня братья Райт. Ножны прячутся под дублетом, они маленькие, удобные и незаметные. Сами братья зажигают свечи, которые только что погасили.

— Через два часа и тридцать шесть минут после начала пьесы вы выйдете на сцену с шестью другими актерами, — начинает Том Первый.

— Акт пятый, сцена первая, — говорю я, как и в первый раз, когда мы репетировали эту сцену, и во второй, и в третий. Людям Кейтсби нужно запомнить все подробности не хуже меня. Первый раз я появляюсь на сцене вместе с актером, который играет моего брата-близнеца. Мы будем одеты одинаково.

— Верно, — соглашается он. — Это важно. Раз вас двое, узнать вас будет сложнее. Вы идете друг другу навстречу, останавливаясь рядом. Услышав слова «меж государем и графиней»…

— Это мой сигнал. Я остаюсь на месте и берусь за нож. — Я делаю то, что сказала. Кинжал легко выскальзывает из ножен.

— В это самое мгновение — два часа, тридцать семь минут и пятьдесят одна секунда с начала пьесы — гаснет огонь.

Том Первый щелкает пальцами, и братья Райт гасят свечи.

— Заметьте направление.

Он имеет в виду, что королеву следует отыскать, исходя из своего положения в пространстве, а не из ее. Луны в вечер представления не будет. Когда погаснут свечи, зал Миддл-Темпла погрузится в полную темноту. Чтобы с этим справиться, я «замечаю направление» на королеву. Мне останется только пройти точно вперед, чтобы достать его.

По моим расчетам, от Тома Первого меня отделяет двенадцать шагов.

Я повторяю все это снова и снова ради повторения. Ради практики. Оказывается, что убить кого-то не так просто, как видится на первый взгляд. Это показалось мне простым, когда убили моего отца. Клинок, удар, рывок — и дело сделано. Джон Райт сказал, что это случайность, Том Второй — что рок, а Йори — что в полу бросается жребий, но все решение его от Господа[14]. А вот Кейтсби утверждает, что отец просто ничего не подозревал, и что все дурное случается с людьми тогда, когда они этого не ожидают.

Это мне понятно.

— Когда погаснут свечи, поначалу будет тихо, — продолжает Том Первый. — Зрители могут счесть, что это часть представления. Или же они закричат, и вам захочется найти королеву по голосу. Не делайте этого. Вы прежде не слышали ее голоса. Любой женский крик собьет вас с толку, а вокруг нее будут фрейлины.

Пять шагов, шесть.

— Чтобы привыкнуть к полной темноте, глазам нужно десять минут. Вы будете искать взглядом свет, но и этого делать не стоит. Так вы быстрее приспособитесь.

Девять, десять.

— Она вас не увидит. Она не ожидает нападения. Поднимите нож, пока идете — правой рукой, кулачный хват, лезвие направлено вниз. Сделайте замах и так и держите руку. Уже прошло десять секунд. Могут начаться разговоры — а могут и не начаться. Актерам дадут указания. Или страже велят следить за королевой. Не обращайте внимания, идите.

Двенадцать. Стоп. Я чувствую перед собой Тома Первого.

— Давайте.

Я с размаху опускаю нож. Клинок закрыт кожаной полосой, так что я не причиню ему вреда, кроме разве что синяка. Он вскрикивает при ударе, и я немедленно делаю три больших шага назад.

— Хорошо. Очень хорошо. Вернее всего, она упадет со стула. Но вы успели отойти, и она не упадет на вас. Вы по-прежнему ничего не видите, так что вам придется искать выход по тому же направлению, которое вы заметили раньше.

Выход располагается слева. Я делаю еще три шага назад, поворачиваюсь и двигаюсь в ту сторону.

— Должен начаться хаос, — говорит Том Первый. — Поднимутся крики, визги, беготня. А то и свет появится, если кто-то додумается принести с собой огниво.

Когда братья Райт зажгут свечи и заведут часы в начале пьесы, они еще и соберут все огнива в здании, чтобы дать нам как можно больше времени.

— Возможно, кто-то увидит ваш удар. Кто-то может схватить вас, заметив, что вы сделали, или попытаться вас спасти. В суете вы можете ударить в неверное место, и вокруг будут лужи крови. Но, что бы ни случилось, двигайтесь. Продолжайте двигаться.

Я двигаюсь. Я иду, иду к краю гостиной, где расположен мой выход.

— Защелка на окне будет открыта. Толкайте окно, полезайте в него. За ним сад. На этом пока все.

Том Первый снова щелкает пальцами, зажигается свеча, затем вторая.

— Мы еще не придумали, как вам сбежать. Займемся этим на следующей неделе. А пока учитесь замечать направление, делайте это где только возможно. И учитесь двигаться в темноте.

Я киваю.

— Еще раз. Сначала.

Ответ на запрос о прошлом Кита пришел мне этим утром. Именно этого я и ожидал, и именно это не хотел узнать.

Сведения убийственные.

Кит утверждает, что служил конюхом в благородном семействе в Плимуте, маленьком городе на юго-западе Англии. Но мне удалось узнать, что в Плимуте вовсе нет аристократов, по крайней мере, заслуживающих внимания. Существуют разумные и относительно безобидные причины, по которым он мог соврать. Вероятно, он отправился в Лондон не при таких благоприятных обстоятельствах, как утверждал. Возможно, его выгнали, или он сам ушел до окончания оговоренного срока. В любом из этих случаев мне понятно, зачем скрывать свою историю. Такие поступки подлежат наказанию, и ему нужно было оставить как можно меньше следов.

Допуская такую возможность, я распространил свое расследование на все благородные семьи в Девоншире, где расположен Плимут. Их девять, и ни в одной не держали конюха по имени или фамилии Кит, Кристофер, Альбан. Ни сейчас, ни раньше. Ни у кого не служил конюх с другим именем, который пропал бы при каких бы то ни было обстоятельствах, благополучных или нет. Вообще ни один работник не исчезал за последние шесть месяцев, не говоря уж о шести неделях.

Это плохо. Кит и раньше был подозрителен из-за того, что он умен, образован и складно говорит; это мне о нем известно. Теперь в свете не подтвердившихся фактов, которые были известны мне лишь с его слов, он становился еще подозрительнее. Я думаю о том, что узнал, проводя с ним время, переосмысливая эту информацию в новом свете, ведь теперь он стал одним из трех главных подозреваемых. Вероятно, он участвует в заговоре, имеющем целью убийство монарха. У меня не получается размышлять о нем в таком ключе. Я вижу только его улыбку, слышу голос, думаю о его ладном стройном теле. Все это не вяжется с моими представлениями о человеке, собирающемся взять нож или пистоль — скорее, нож, пистоль сложнее спрятать, — пробиться сквозь строй стражи и министров и вонзить клинок в грудь или шею королевы. Ударить несколько раз, чтобы точно убить ее. Да еще верить, что потом удастся уйти. А может быть, уходить он не собирается? Может быть, он настолько отчаян, что готов таким образом покончить с собой? Но в это тоже не верится. Кит, которого я знаю, слишком живой, смешливый и смелый, чтобы поставить на себе крест ради идеалов. Да и нет у него таких идеалов, ни религиозных, ни политических. Иначе он не целовался бы со мной на берегу Темзы, нарушая и законодательные, и религиозные запреты.