Через окно кассового зала железнодорожного вокзала в Чэнду Мо смотрел на убегающие вдаль и поблескивающие в мягком свете уходящего дня рельсы. Сквозь разбитые стекла и паутину пробивались янтарно-желтые лучи. Ржавая решетка отливала благородной зеленью старинной меди. «Достигает ли этот прекрасный чистый свет вышек женской тюрьмы, где томится Гора Старой Луны, а теперь еще и Бальзамировщица? И сколько, интересно, этих вышек? Четыре? По одной на каждой стене? Так же ли прозрачно небо за спиной неподвижных, как статуи, дозорных?»

Вот уже четверть часа стоял он в очереди за билетом, пряча лицо под серым капюшоном. Рядом ругались две женщины, постепенно в свару вступили их родственники всех поколений. Гул голосов, рык громкоговорителей, запах пота, табачного пепла, лапши быстрого приготовления… Длинная очередь чуть сдвигается и опять надолго застывает в сонном дурмане.

За треснувшими стеклами потихоньку сгущаются и обнимают землю сумерки. Вдоль рельсов зажигаются сигнальные лампы и расплываются красными и зелеными туманными пятнышками, будто сказочные блуждающие огоньки. Мо же они напоминают мигалки полицейских машин, которые, должно быть, патрулируют сейчас город и ищут психоаналитика в очках, объявленного заклятым врагом судьи Ди.

«Не паникуй, не падай духом, – увещевал себя Мо. – Никто не будет тебя арестовывать в такой час. Все полицейские сидят за ужином».

И все же, стоило в дверях появиться человеку в полицейской форме, как у Мо задрожали поджилки. По мере того как страшный человек пробирался в толпе и приближался к нему, дрожь сменялась болезненной судорогой. Но полицейский, слава богу, на середине зала свернул в туалет.

Чем ближе к кассе, тем теснее сутолока и тем спокойнее чувствовал себя Мо, затиснутый в густую толчею. Какая-то женщина потеряла босоножку с рваным ремешком и дырявой подметкой. Наконец Мо хватается за никелированную решетку перед кассой.

– Один билет до Куньмина, – кричит он в окошко. – На сегодня, на поезд в 21 час.

– Не слышу, говорите громче! – надрывается в микрофон кассирша. – Куда вам ехать?

– В Куньмин!

Мо пытается схватиться за прут поближе к кассе, но не успевает – его относит толпой в сторону, он вновь проталкивается к окошку и выкрикивает название города. В конце концов ему уже не достается билета в спальный вагон, а только в общий жесткий, такой же, в каком он ехал месяц тому назад, когда у него украли чемодан фирмы «Делси».

Через несколько минут Мо, не снимая капюшона (в такое время года наряд довольно нелепый, придававший ему клоунский вид), ужинал инкогнито тут же на вокзале перед павильончиком фаст-фуд; собственно, это был простой ларек, такой же, как десятки других мелких торговых точек под пышными, высокими, в стиле советских пятидесятых годов аркадами, превращенными в полутемные торговые ряды. Съестные лавочки соседствовали с камерами хранения, сувенирными и газетными киосками, где продавались журналы с портретами китайских и зарубежных секс-символов на обложках.

Над столиком жужжала настырная муха.

Ни тарелки, ни миски тут не давали. В квадратной пластмассовой коробочке лежали кусочки холодного жареного цыпленка, ломтики кальмара, тоже холодные, обмазанные перечным соусом, и паровая лапша с растительным маслом. Стоило это недорого: пять юаней за все, включая стаканчик соевого молока. Дешевле, чем одна поездка в парижском метро. Практичная пища для неимущего беглеца. Однако цыпленок оказался совершенно безвкусным, просто несъедобным. Мо попробовал кусочек жареного кальмара – еще того не легче! Как ни старался, он не смог перекусить его – жесткий как камень и упругий как резина, он не поддавался зубам. По громкоговорителю передали объявление: разыскивался некий Мао – имя почти такое же, как у него. Кальмар наконец был раскушен, и Мо жевал его, как жвачку. И вдруг… «Что это?» Что-то не так у него во рту, что-то изменилось, он понял, что жизнь его вступила в новую фазу, которую будущий биограф назовет «посткальмаровой». Кажется, чего-то не хватает? Он стал методично ощупывать челюсти языком: так и есть, исчез передний зуб.

А муха все жужжала.

Кончиком языка он обследовал дырку между двумя другими зубами, и она показалась ему на удивление глубокой и широкой. Но ни капли крови почему-то не выступило.

Он поискал, опять-таки при помощи языка, выпавший зуб во рту, но не нашел. Наверное, он его проглотил, как куриную или рыбью косточку. Мо стало не по себе. Вот ему уже трудно глотать слюну! Где зуб? Застрял в горле или проскочил в желудок? К великому облегчению, зуб нашелся в пластмассовой коробке, в гуще лапши. Целенький, желтовато-чайного цвета, местами, впрочем, темно-коричневый, а на конце почти черный. Первый раз Мо видел свой зуб «живьем», а не в зеркале, и впечатление у него сложилось не из приятных. Длинная, сантиметра три, костяшка с торчащим, как каблук-шпилька, корнем навевала мысли о вампирах из триллеров. Другой же конец, сорок лет исправно служивший Мо для кусания и разгрызания, был похож на зазубренное кремневое лезвие.

Бережно, как археолог ценную находку, он завернул зуб в бумажную салфетку. Потом закурил сигарету – у дыма, проходящего через новое отверстие, был совсем другой вкус.

Страшно разозленный, он вышел из здания вокзала и перешел на другую сторону площади. В памяти ярко всплыл образ девушки, которую он месяц назад встретил в поезде, и он решил купить бамбуковую циновку, чтобы по ее примеру постелить себе на ночь под лавкой.

Вдруг его обдало неприятным запахом, и женский голос прошептал в самое ухо:

– Ищем гостиницу, шеф?

Мо подскочил от неожиданности.

– К сожалению, у меня через два часа поезд.

– Ну, тогда, – не отставала грубо размалеванная женщина, – тут у нас есть караоке-бар, с отличными девочками. Пошли, чуток расслабитесь, а, шеф?

– Спасибо, нет. Да и какой я вам шеф!

– Это просто модное словечко, то же самое, что «господин». Или, может, вам хочется, чтоб я вас называла по-другому, поласковее, а?

Мо остановился и в бешенстве проорал шлюхе прямо в лицо:

– Да отвяжись ты от меня!

Это возымело мгновенный эффект. Оскаленный щербатый рот, страшный до жути, особенно под тусклым фонарем, отпугнул женщину – ее как ветром сдуло.

В единственном еще открытом магазине напротив вокзала циновки не оказалось, Мо удовольствовался тонким, как бумага, полиэтиленовым дождевиком для велосипедистов цвета бледной розы.

Поезд на Куньмин тронулся с опозданием всего в десять минут. Мо смотрел в окно, как уплывают и остаются позади улицы Чэнду, города судьи Ди, и напряжение отпустило его – теперь можно хоть немножко посидеть спокойно. Он открыл тетрадь и записал:

«Когда арестовали Эзру Паунда, он подобрал на память эвкалиптовую шишечку. Я же в память об этом бегстве сохраню выпавший зуб».