Килгур снова наполнил стакан и протянул Стэну, который с досады осушил его залпом – так что подавился и на глазах у него появились слезы.

– Так-так, – мудро покивал головой Алекс, – ты подтвердил старинную пословицу.

Стэн набычился и грозно уставился на своего друга.

– А старинная пословица звучит так: как сошьешь, так и наплачешься.

“Этот сукин сын Килгур, – решил про себя Стэн, – напрочь лишен чувства субординации”.

Мышцы у него заныли, когда их окатила первая холодная мутная волна. Был час отлива, но Динсмен, как новичок, еще не наловчился идти так, чтобы отлив помогал ему и вода сама несла за собой. То же самое случалось всякий раз в Час Трубного Гласа, когда сирена на берегу возвещала о конце рабочего дня. Опытные старожилы колонии возвращались в поселок, тратя минимум сил, следуя за приливной волной и заботясь об одном – поддерживать равновесие. А Динсмен и утром, и в течение дня, и вечером воевал с волнами. Наказанием была ночная бессонница – ноги ломило так, что было не до сна, несмотря на смертельную усталость.

Его беды усугубляли ребристые камни на дне и острые как бритва раковины моллсков. А на ногах Динсмена были лишь пластиковые башмаки с тоненькой подошвой.

– Проклятье! – охнул он в который раз, потому что очередная раковина отхватила еще кусочек кожи.

Сердце бешено колотилось. Он почти физически ощущал, как из ранки на ноге вытекает в воду струйка крови. Было противно думать о страшилище, что сидит в раковине моллюска и принюхивается к его крови. Динсмена передернуло от страха и отвращения. Он постарался взять себя в руки и не сбиваться с маршрута. Справа и слева от него сорок заключенных планеты-тюрьмы Дрю широкой шеренгой двигались по воде в сторону от берега – брели очень осторожно, стараясь приметить пузырьки воздуха над испуганными моллсками, ловлей которых они занимались.

Никогда в жизни Динсмену не приходилось так много трудиться и испытывать такую степень животного страха. Он предпочел бы обезвредить десять самых хитроумных мин, чем ловить одного коварного моллска. Динсмен никогда не отличался ловкостью рук – даже тогда, когда работал с такими чувствительными механизмами, как взрывные устройства. Семь оставшихся пальцев слушались его плохо, для тонкой работы не годились. Он продержался так долго в качестве спеца по бомбам, невзирая на руки-крюки, лишь потому, что был очень хладнокровен, перебирая опасные проводки, глупо не рисковал, а береженого, известно, и Бог бережет.

– Динсмен! – проорал надсмотрщик с берега. – Ну-ка пошевеливайся, не то я тебя пошевелю хорошим пинком в зад!

Вздрогнув от крика, словно от удара электрического тока, Динсмен неловко шагнул вперед, держа наготове ловушку.

Большинство работ на Дрю были примерно того же характера, что и дело, которым сейчас занимался Динсмен. Шла добыча чего-нибудь чрезвычайно экзотического и очень дорогого, но представляющего опасность для жизни тех, кто этой добычей занят.

Нежное мясо моллска ценилось обитателями многих звездных миров – как за восхитительный вкус, так и за легендарное свойство повышать потенцию мужчин и распалять похоть женщин. Моллск был мутантом земного двустворчатого моллюска – килограмм съедобного мяса, защищенный раковиной полуметрового диаметра с острыми как бритва краями.

Потребовались усилия многих и многих поколений селекционеров, чтобы вывести столь восхитительных на вкус моллсков. К несчастью для охотников, те же самые гены, которые сделали мясо моллска таким нежным, сделали тварь не просто юркой, а невероятно юркой. Эти существа предпочитали жить в холодной морской воде на прибрежном заиленном дне, где в изобилии водился криль – мелкие рачки. Когда моллск питался, он приподнимал верхнюю створку раковины и, покачивая ею, словно опахалом, загонял кишащие в воде микроорганизмы в свой желудок-фильтр. Хотя у моллска не было ни зрения, ни осязания, он искал партнера для скрещивания и убегал от опасности за счет совершенного нюха. Именно по этой причине – чтобы моллски не учуяли – ловцы работали во время отлива. Теоретически, запах организмов, разлагающихся в иле у самого берега, должен маскировать запах охотящихся людей. Так оно и было, но лишь до того момента, пока ловец не приближался к моллску на расстояние примерно метра. Тут моллск слышал запах человека, начинал паниковать и зарывался глубоко в ил – при этом на поверхность выскакивали пузырьки воздуха. И тогда ловец хватал его. Или, если обладал ловкостью Динсмена, мучительно пытался схватить его.

Динсмену, как и всем остальным ловцам, выдавали специальную ловушку. Она состояла из мешка-сетки и двух полутораметровых ручек, управлявших двумя заостренными лопатками, которые расходились и сходились под действием пружины, – что-то вроде гигантских плоскогубцев в сочетании с бреднем. Ловец медленно брел по полосе прибоя и, держа ловушку наготове, вглядывался в буруны, стараясь заметить пузырьки воздуха, помечающие место, где перепуганный моллск зарывается в ил. Ловец проворно погружал ловушку туда, откуда поднимались пузырьки, – с поправкой на преломление света в воде. Протащив нижнюю лопатку по илу, ловец приводил в действие пружину, которая захлопывала ловушку, куда вместе с илом попадал и моллск. Вытащив добычу из мешка-сетки, ловец бросал се в заплечный короб.

Динсмен справлялся с этой работой хуже всех. Он замечал пузырьки с опозданием, неправильно засекал место, откуда они поднимались, и частенько в его заплечном коробе к концу смены не оказывалось ни единого моллска. Это значило, что его почти не кормили, – на Дрю рацион заключенных и наличие послаблений в режиме напрямую зависели от дневной выработки. Не прошло и месяца, как брюшко Динсмена исчезло, а ребра стали топорщиться под углом в тридцать градусов. Как будто муки голодом было мало, всякий раз, когда он возвращался с пустым коробом, старший надсмотрщик, верзила Четвинд, со словами “Ну-ка, сопля, покажи цыпленка!” заносил свой кулачище и давал Динсмену такую затрещину, что тот клевал носом землю.

Сейчас Динсмен медленно двигался вперед, стараясь нащупать ногой ровное место на дне. И тут совсем рядом появились пузырьки воздуха. Динсмен панически засуетился. Он погрузил ловушку в ил, вслепую, бестолково, и тут же нажал механизм, приводящий в действие пружину. Миллион пузырьков взметнулись наверх, и Динсмен почти истерично расхохотался – между створами вытащенной из воды ловушки был зажат ненавистный моллск. Нажав рычажок, открывающий створы, Динсмен вынул раковину и бросил ее в заплечный короб. “Ага, – возбужденно думал он про себя, – у меня таки получилось!” Он зашагал дальше, испытывая прилив уверенности в себе. Но очень скоро прежние сомнения и страхи вернулись с еще большей силой. В памяти всплывали страшные истории, которые рассказывали в поселке, – про то, что за чудища поджидают человека в этом проклятом море и как они нападают именно тогда, когда расслабишься и не ждешь подвоха.

Динсмену не доводилось видеть своими глазами такое нападение, зато он не раз видел, как Четвинд и другие надсмотрщики выволакивали на берег трупы заключенных. Поговаривали, что в этом море водится чертова уйма смертельно опасных тварей. Двух тварей боялись особенно, говорили о них постоянно и видели в ночных кошмарах.