Лавров внимательно, не перебивая, слушал. Он видел, что Пивоваров говорит искренне.

— Вы сказали, что Эллу застрелили?

— Да.

— Может быть это связано с гибелью ее мужа?

Лавров медлил, раздумывая, сообщать Пивоварову подробности или нет.

— Есть другое предположение, — наконец решился Лавров.

— Какое?

— С момента автоаварии, в которой погиб муж Ревенко, прошло много времени. Ее никто не трогал. Ей пришлось распродать часть имущества, чтобы расплатиться с долгами. Поэтому увязывать ее смерть с гибелью мужа… — Лавров медленно покачал головой. — Спорно, очень спорно. Но главное здесь не это.

— Что?

— Ревенко застрелили из того же оружия, что и вашу жену.

Пивоваров, открыв рот, уставился на следователя.

— Ох, — запоздало дошло до Михаила Ивановича. — Значит, она что-то знала?

— Получается, что так.

— Но ведь времени тоже утекло немало.

— Значит, до сих пор убийца чувствовал себя в безопасности. Видимо, произошли события, которые подтолкнули его к активным действиям.

Пивоваров поник.

— Я здесь ни при чем. Вы мне верите?

— Если бы не верил, не сообщил вам эти подробности. Прокуратуре нужно отыскать убийцу. Для вас и вашей карьеры, — подчеркнул Лавров, — это тоже очень важно.

— Но я действительно ничего не знаю!

— Михаил Иванович, — Лавров в упор смотрел на Пивоварова, — я вас не тороплю, но попытайтесь вспомнить: может быть, были обстоятельства, связанные со смертью вашей жены, о которых вы нам не сообщили?

— Я тогда ничего не утаил, — глухо отозвался Пивоваров.

— Речь не о том, что утаили. Может, значения не придали. Подумайте как следует. Помнится, — Лавров сдержанно улыбнулся, — между нами тогда не было взаимопонимания. Надеюсь, сейчас ситуация изменилась.

Пивоваров покинул кабинет следователя. Он чувствовал себя выжатым как лимон. Отвратительно! Все отвратительно.

«Прежде всего это в ваших интересах», — вспомнил он последние слова следователя.

Неплохой мужик этот Лавров. Действительно, что ему, следователю, сделается, не раскрой он это преступление, тем более, как сказал, на пенсию скоро. Висяком больше, висяком меньше. А ему, Пивоварову? Вот то-то и оно… С карьерой политика придется распрощаться. Конкуренты большой шум поднимут. Жаль. Все так хорошо шло! С таким скандальным багажом хорошо в шоумены подаваться, а не в политики.

Михаил Иванович остановился и наконец сорвал с себя душивший его галстук. Но он действительно ничего не знает! Личная жизнь Аиды его совершенно не интересовала. Может, дочь что вспомнит?

Он вздохнул. Спасительная мысль облегчения не принесла. Если бы дочь что-то знала, давно бы сказала.

Дмитрий Евгеньевич Лидман сочувственно кивал головой:

— Ну и дела! Что же это происходит-то, а?

Его собеседником был Юрий Алексеевич Ольшанский, который появился сегодня в клубе фалеристов под вечер.

— Сорок лет коллекцию собирал, — прошептал чуть слышно Ольшанский.

Он старался держаться изо всех сил, но легко ли пережить такое в шестьдесят лет? У них с женой не было детей. Любимым детищем и смыслом всей его жизни была коллекция.

— Ты в милицию обращался? — спросил Лидман.

— Ограблением занялась прокуратура, — ответил Ольшанский.

— Вот как, прокуратура, — растерялся Дмитрий Евгеньевич. — А почему именно прокуратура?

— Ввиду особой ценности коллекции. Там одних раритетов… — Ольшанский опять схватился за сердце и полез в карман за таблетками.

— Сейчас, — засуетился Лидман, — я водички принесу.

— Не надо, — отмахнулся Юрий Алексеевич. — Сегодня еще ничего, а вначале, как в квартиру вошел…

Слух, что ограблен известный на всю страну собиратель, распространился быстро. Лидман, когда увидел в клубе сгорбленную фигуру Ольшанского, глазам своим не поверил. Надо же, пришел. Сам он второй день здесь крутился. Прислушивался к разговорам, охал, ахал, возмущался. Ничего нового Лидман за это время не услышал. Когда появился Ольшанский, он не отходил от него ни на шаг. Почему? И сам понять не мог. Его как магнитом тянуло к потерпевшему.

Коварство Лидмана не имело предела. Никто из собравшихся здесь даже представить себе не мог, что знаменитая на всю страну коллекция Ольшанского разграблена по наводке члена клуба фалеристов, человека, довольно известного в этой среде, автора нескольких научных работ в области фалеристики, переведенных на иностранные языки. Человека, который посещал клуб, выступал на конференциях, составлял каталоги, вращался в кругу людей, связанных с антиквариатом, и который, следовательно, был в курсе всех событий.

Дмитрий Евгеньевич с постной физиономией выспрашивал подробности.

— У тебя же квартира на охране, — продолжал «сочувствовать» он. — Как такое могло произойти?

Ольшанский вздохнул.

— Что охрана? Сейчас, говорят, есть такие умельцы… — Он понурился. — Три дня на даче был, жена приболела. Приехал, дверь не тронута, открыл замки, все нормально, а как в комнату вошел, так чуть не упал. Все раскурочено, на полу разбитая ваза валяется, да черт с ней, с вазой. — Он ожесточенно махнул рукой. — Главное, все самое ценное похищено. Не помню, как в милицию позвонил.

— А что они говорят?

— Говорят… — начал Ольшанский и внезапно замолк. Вспомнил совет следователя, что не надо особенно распространяться о действиях прокуратуры. — Что теперь говорить, коллекция исчезла.

— Ну, они уже начали поиски? Что они собираются предпринять?

— Мне не докладывали.

Поприветствовать Ольшанского подошел еще один член клуба, и Лидман отошел в сторону.

Недавний разговор со следователем Юрий Алексеевич помнил хорошо. Этот разговор не то чтобы успокоил его, но подбодрил. Вселил хрупкую надежду.

— …Взяты наиболее ценные вещи, значит, действовали люди знающие, обычный вор в раритетах не разбирается. Кому вы оставляли ключи от вашей квартиры?

— Никому.

— А на охране?

— И на охране не оставлял. Зимой мы с женой всегда дома, она, во всяком случае, никуда выйти не может, инвалид. Летом, правда, жена на даче.

— А вы?

— Я навещал ее, а потом возвращался.

— Кто знал про ваши отлучки?

— Я особенно этого не скрывал. Но знали немногие. Понимаете, круг общения у меня довольно узкий. Из соседей мы с женой лишь с одной женщиной отношения поддерживаем, она нашего возраста, остальные — молодежь.