— А серии полностью стандартные? — спросил я.

— Да, двух типов. Один ствол отстреливает серии по пятьдесят выстрелов, с часовыми перерывами имитируя долгий эскадренный бой, а второй, того же калибра, — по двадцать, с таким же перерывом. После чего геодезисты производят съемку эллипса рассеивания, а затем все имеющиеся воронки засыпаются, и наутро начинаются новые серии.

На это мне сказать было нечего. Только порадоваться. Что ж, исследовательскую работу в масштабах как армии, так и флота я наладил довольно успешно. Будем надеяться, это как-то повлияет на боеспособность и одной, и второго. Хотя здесь, скорее всего, большее влияние оказывает система боевой подготовки. И если во флоте с этим так же все было более-менее; стрельбы и учебные походы проводились регулярно, то с армией дело обстояло гораздо хуже. Генеральный штаб и военный министр очень ревниво относились к любому моему вмешательству в военные дела. Так что в армии мне удалось частично воздействовать на подготовку лишь двух категорий военнослужащих — пулеметчиков и, пока еще в небольшом, но довольно быстро увеличивающемся масштабе, артиллеристов. И то под маркой внедрения в войсках нового вооружения. К настоящему времени общее количество пулеметов в русской армии составляло сто единиц. Они были объединены в десять пулеметных рот по десять пулеметов в каждой. Расчет пулемета составляли пять человек (наводчик, его помощник, заряжающий, подносчик лент и возничий, являющийся еще и подносчиком патронов), перемещающихся вместе с пулеметом на специальной двуколке. На ней перевозились сам пулемет на треножном станке с быстросъемным креплением, напоминающим станок для пулемета Шварцлозе времен Первой мировой, пулеметный щиток, расчет пулемета, три коробки с пулеметными лентами на двести пятьдесят патронов, ящик с винтовочными патронами и две канистры по шесть литров для воды, предназначенной для наполнения охлаждающего кожуха пулемета. Роты планировалось придавать дивизиям, но пока они были не пришей кобыле хвост и по молчаливому, скорее даже не одобрению, а… непротивлению армейцев отданы мне на откуп. То есть их формированием, оснащением и боевой подготовкой занимался лично я. Тем более что еще по одной точно такой же пулеметной роте имелось в составе двух бригад и одного полка морской пехоты. На этом пока было все. Увеличивать количество пулеметных рот военное ведомство в ближайшее время не планировало. И остальная продукция пулеметного цеха моего оружейного завода прямым ходом шла на экспорт. Я вообще старался максимально охватить международный рынок оружия. Поскольку это позволяло, во-первых, развивать производственные мощности за счет поступления денег от зарубежных контрактов, и во-вторых, впоследствии еще и содержать избыточные мощности по производству оружия и боеприпасов. Причем содержать опять же не за свой, а за чужой счет. Оружие, как и любое техническое устройство, имеет свойство в процессе эксплуатации изнашиваться, ломаться, для поддержания его в боеготовом состоянии требуются запчасти, и чем больше наших винтовок и пулеметов мы сейчас продадим, чем большее их количество окажется на вооружении других государств, тем больший рынок мы создадим. И тем большие мощности будем содержать для его обслуживания. Что должно очень пригодиться стране в грядущей мировой войне… Поэтому я иногда и демпинговал, стараясь перебить контракты у немцев, французов или американцев. Не хрен им отдавать наши деньги. Даже если эти деньги пока находятся в руках у кого-то другого… К тому же большие объемы производства всегда и везде вызывают снижение себестоимости единичного образца. Даже винтовка для нашей собственной армии при суммарном производстве в десять миллионов единиц обойдется пусть не намного, но дешевле, чем она же, но при производстве всего четырех-пяти миллионов единиц. А если разница в объемах производства окажется еще значительнее… А что? Автомат Калашникова (тоже русская, кстати, разработка) в мое время по некоторым подсчетам вообще занимает пятую часть всего выпущенного на Земле оружия. А если брать аналоги, так того же «Маузер-98» в различных вариантах за время его производства выпущено около ста миллионов. А он тут еще даже не создан… ну или как минимум не принят на вооружение. Причем я бы не сказал, что эта винтовка имеет ключевые преимущества перед тем вариантом «мосинки», который принят на вооружение у нас. Так что кое-какая фора у нас пока еще есть. И почему бы нашей «мосинке» не повторить успех маузера? Ну или хотя бы не приблизиться к нему насколько возможно…

С полигона я уехал вечером на собственном «Скороходе-50» в сопровождении еще одного, в котором сидели четверо охранников из состава четвертой роты Гвардейского флотского экипажа, вооруженных новыми немецкими пистолетами-карабинами, появившимися в продаже только полтора года назад. Согласно разработанной Канареевым инструкции, охранник на переднем сиденье моего автомобиля во время движения обязан был держать в руках маузер без примкнутого приклада в полной готовности к немедленному открытию огня. Во втором автомобиле водитель и охранник, занимавший переднее сиденье, не брали оружия на изготовку и в случае нападения обязаны были немедленно выпрыгнуть из автомобиля и броситься мне на помощь. А вот те, кто устроился на заднем сиденье второго автомобиля, держали маузеры с присоединенными кобурами-прикладами и находились в готовности к немедленному открытию огня. Данная инструкция появилась после того, как жандармское управление раскрыло аж две боевые группы эсеров, готовивших покушение на мою особу. Похоже, я нынче стал крайне раздражающей фигурой для революционеров всех мастей, поскольку, незаметно для себя, сделался неким олицетворением двух постулатов, ставящих крест на их надеждах и помыслах. Вследствие того что, во-первых, показывал реальную альтернативу развития страны без восстаний и революций и, во-вторых, своей деятельностью как бы подтверждал право Романовых и далее царствовать в России. Поскольку «Скороход-50», в отличие от блиндированной кареты, не имел закрытого бронированного кузова, пришлось увеличить охрану и разработать меры на случай попытки покушения в дороге. Отказаться же от поездок на автомобиле я не мог. Неторопливость, передвижения на тяжелой блиндированной карете, как, впрочем, и на любом средстве передвижения мощностью в одну-две или даже шесть живых лошадиных силы, меня уже достала… Слава богу, сама скорость автомобиля, превосходившая скорость тяжелой блиндированной картеры раз в пять-семь, уже являлась неплохой защитой — стрелять по движущейся цели куда сложнее, да и с бомбометанием все непросто. Запалы мгновенного действия местные террористы практически не использовали, поскольку эти запалы, сделанные в кустарных условиях, частенько взрывались даже не в руках метателя, а прямо в подпольных лабораториях. Запалы же с замедлением давали такой разброс времени взрыва, что поразить им автомобиль, несущийся на сумасшедшей скорости сорок верст в час, было практически невозможно. В общем, фора перед террористами как минимум в два-три года у меня есть. А там и автомобили с закрытым кузовом, который можно будет забронировать, подоспеют…

Первым, кого я встретил по прибытии во дворец, был Канареев. Я кивнул ему и молча двинулся вверх по лестнице. Похоже, у Канареева серьезные новости — значит, поговорим в кабинете.

— Ну? — коротко спросил я, усаживаясь в кресло.

— В Гавану прибыл американский военный корабль, — коротко доложил он. — Броненосец второго класса «Мэн».