Когда у капитана в руках оказался пергамент с печатями не кого-нибудь, а самого Папы Римского за его подписью вкупе с сопровождающими документами, подтверждавшими полномочия некоего Михаила из Оверни, смиренного брата ордена Проповедников, поверить своим глазам было трудно.

Обман? Фальшивка?

С такими вещами не шутят! Это костер.

Спешно вызвали капеллана — отца Дионисия, окормлявшего паству в Кале от имени архиепископа Кентерберийского. Все-таки каноник при святом Петре в Лондоне, о внутренних делах Церкви осведомлен лучше других, сумеет различить.

Дионисий из Ламберта, ознакомившись, побледнел. Вслух поименовал его светлость Ричарда Арунделла «скотом», «козлом вонючим» и «содомитом». С невиданной для почтенного возраста прытью, — отцу Дионисию перевалило за пятьдесят, — умчался наверх, в донжон, к Уолтеру Моуни, командовавшему в городе «именем короля». Прыгал по лестнице через две ступеньки извергая лютые богохульства.

Рауля, засунутого в тесную, исключительно сырую — Кале стоит на прибрежном болоте, — и воняющую мочой камеру вместе с Ролло, сицилийскими близнецами и сержантом с редким именем Жуаю, извлекли оттуда вместе с товарищами по несчастью, провели освещенными факелами коридорами и лестницами, оставив в устланном соломой помещении, видимо прилегающем к кордегардии калесской цитадели — грубоватый, но надежный стол, низкие лавки, в углу валяется забытый пехотный шлем старинного норманнского образца. Пахнет приятно — портянками, когда этот запах не насыщен, создается впечатление, будто находишься на сыроварне.

Охранять не перестали — ходить в нужник только в сопровождении двух детинушек с английскими львами на туниках. Принесли поесть и выпить. Рыба, постылая репа, липкий хлеб с отрубями. Жидкое пиво.

На попытку забиячливого Танкреда ди Джессо возмутиться и полезть в драку, стражи с типично альбионской сдержанностью ответили, что самим жрать нечего. А вас, мессиры, приказано кормить на убой.

Озверевшему Танкреду надавали тумаков втроем, чтобы отвязался и не бузил. Захлопнули дверь.

— На убой! Ничего себе! — сокрушенно покачал головой сицилиец, касаясь ссадины на скуле. Ткнул пальцем в пресную до отвращения репку. Репка лопнула, изойдя волокнистой слизью. — Мессир Ознар, а не могли бы вы наколдовать фаршированную утку, а?

— Нет, дружище. Креационная магия мне недоступна. Пост, к тому же. Зато есть вот что...

Всякий уважающий себя маг носит колет с кармашками по рукавам — упрятанные периапты или флакончики с декоктами скрыты от чужого глаза. Мэтр себя не обременял: пяток амулетов, пакетики с порошками (отвести след, присыпать рану, изгнать нечисть) и не больше.

Самое важное в дороге — соль, без которой и королевское кушанье станет поросячьей похлебкой. Мешочек тонкого льна с солью обязателен.

— Угощайтесь, мессиры. Один раз живем.

— Это тоже волшебство, мэтр, — рассмеялся второй близнец, Арриго ди Джессо. — Пируем!

* * *

... — Поутру вам предоставят вооруженный эскорт, — сказал Уолтер Моуни преподобному, — И сопроводят куда пожелаете. Надеюсь, крайне досадная оплошность графа будет прощена и забыта.

— Прощена — возможно, — рыкнул брат Михаил. — Церковь прощает грешников, принесших покаяние. Но вот забыта — вряд ли. Поскольку этот олух Арунделл не просто помешал следствию, но и сорвал его в самой важной стадии! Мы нашли улики, доказательства! И что? Всё сгорело!

— Я искренне сожалею, — повторил Моуни.

— Далее. Завтра вы отпустите не только представляющих Трибунал доминиканцев, но и прево Арраса с его людьми. Не пытайтесь мне напоминать о правилах войны, о том, что мессир Летгард пленник графа, а равно и о выкупе. Арунделлу нужен выкуп? Прекрасно, вы его и заплатите. Из казны. Кроме того, я решительно не понимаю, отчего нарушено перемирие! Что стало поводом?!

— Понимаете ли, ваше преподобие, — замялся англичанин, — это очень странная история, непосредственно связанная с силами потусторонними.

— Что-что? — вздернул брови инквизитор. — Я не ослышался? Соглашение между королями Филиппом и Эдуардом расторгнуто благодаря колдовству? Вы меня заинтриговали.

Сэр Уолтер сбивчиво объяснил. Слышали когда-нибудь о Косаре, святой брат? Нет, никакие это не сказки, клянусь честью дворянина! В окрестностях Кале сейчас вообще происходит множество необъяснимых и леденящих кровь событий, впору самим молить Священную инквизицию о помощи! Спросите хоть отца Дионисия...

Пожилой капеллан, за которым послали оруженосца Моуни, подтвердил — чертовщина как она есть, преподобный. Знамения, видения, предзнаменования. Люди встревожены. Только второго дня арестовали проповедника, смущавшего умы — так сразу и не поймешь, одержимый он, просто сумасшедший или, Боже упаси, какой сектант-еретик, поскольку замечен был в самобичевании.

— Флагеллант? — переспросил брат Михаил. — Распорядитесь-ка привести его сюда. Вы не возражаете, сэр?

Моуни закатил глаза, всем своим видом давая понять, что готов оказать папскому инквизитору любое посильное содействие, лишь бы искупить и загладить!

Спешно доставленный в покои наместника проповедник выглядел безусловно и накрепко умалишенным — преподобный за много лет трудов на инквизиторском поприще вдоволь насмотрелся на юродивых, в основном людей совершенно безобидных и набожных, в которых иногда вспыхивала искра святости. В конце концов, святой Франциск Ассизский сделал подвиг юродства идеалом истинной апостольской христианской жизни!

В данном случае, увы, ничего похожего не наблюдалось. Омерзительный патлатый нищий в драном холщовом рубище на святость не претендовал, вовсе наоборот — инквизитор лишь скривился, вновь столкнувшись с неприятно знакомым чувством: от помешанных всегда и постоянно истекает какая-то погань, нечистота ощущаемая физически.

Кроме того, от бродяги несносно разило — эдакий букет присущ далеко не всякому прокаженному с отверстыми гонящимися язвами! По бороде и седеющим космам вольно разгуливали упитанные вши.

Оказалось, что смутьян слеп или отчасти видит только левым глазом: правый полностью затянут бельмом. Немаловажная деталь: отрезан кончик носа, так в некоторых французский городах карают за прелюбодеяние. Но если убогий когда-либо и прелюбодействовал, то было это очень и очень давно, ибо ныне это уродище не подпустила бы к себе и распоследняя портовая шлюха.

— Н-даа, — протянул Михаил Овернский. — Отец Дионисий, вы уверяли, будто он принародно возглашал еретические посулы? Не уверен, что сей раб Божий способен выговорить собственное имя, не то, что...

— Альдаберон, — неожиданно внятно и звучно произнес нищий. — Меня нарекли Альдаберон.

Преподобный и капеллан переглянулись. Имя исключительно древнее, восходящее к языческим корням, сейчас почти не используется — можно, конечно, вспомнить некоего Альдаберона из Реймса эпохи ранних Каролингов, но и только.