Киоск, однако, был закрыт, и на окошечке красовалась косо приколотая записка: «Буду через полчаса». Неизвестно, сколько времени эта записка здесь уже провисела, может, со вчерашнего дня.

Надежда Николаевна не слишком огорчилась и отправилась домой, то есть в пансионат. Нужно было заняться мелкими хозяйственными делами, потому что эта растелепа Галка наверняка дуется и ничего не сделала.

Однако дойти до пансионата на этот раз было непросто, поскольку навстречу Надежде опять двигалась демонстрация. Плакаты были те же самые – насчет защиты старого парка, насчет отставки мэра и прочее в том же духе, только сегодня шума было больше, крики громче, и полиции по сторонам улицы заметно прибавилось. Впереди толпы двигался тот же мужчина в белом шарфике, который руководил демонстрантами, как опытный дирижер.

Надежда свернула в проулок, чтобы разминуться с шествием.

При этом она, конечно, вспомнила, чем прошлый раз закончился такой обходной маневр, вспомнила, как вокруг нее носились мотоциклисты, как жутко ревели мощные моторы их машин, но подумала, что два раза такое не повторится, да и вообще «Ангелам ада» теперь не до нее, у них самих большие неприятности.

При этой мысли она почувствовала мстительное удовлетворение.

Она, конечно, понимала, что нехорошо радоваться чужому несчастью, но ничего не могла с собой поделать.

Если центральная улица, с которой Надежду согнали демонстранты, была вполне городской, то, свернув в проулок, она оказалась в глубоком захолустье. Вместо каменных и кирпичных городских домов здесь за невысокими заборами из покосившегося штакетника прятались симпатичные одноэтажные домики с аккуратными палисадниками и нарядными ставнями – то зелеными, то желтыми, то темно-красными.

Надежда хотела свернуть на улицу, параллельную центральной, чтобы не потерять направление, однако та оказалась перерыта из конца в конец.

– А это газ проводят! – крикнула ей из-за своего забора старуха в синем сатиновом халате с лопатой в руке. – Вы через мой огород пройдите!

Огород был весь убран, только торчали кое-где кочаны капусты. Надежда прошла по тропиночке и вышла на другую улицу. Свернула по направлению к пансионату, но там оказался пожарный пруд, по которому плавали утки. Обходя пруд, Надежда поняла, что дает изрядный крюк, но ничего не попишешь. Впрочем, погода была отличная, светило неяркое сентябрьское солнышко, и Надежда Николаевна решила прогуляться.

В палисадниках цвели запоздалые осенние цветы – лиловые астры, желтые георгины, называемые поэтично «золотые шары».

Вдруг впереди мелькнуло пятно удивительно знакомого гламурно-розового цвета. Надежда прибавила шаг и увидела молодого маляра, который красил забор ярко-розовой краской, точно такой же, какой был выкрашен пансионат. И маляр был знакомый – тот самый, который уронил на Надежду Николаевну ведро с краской и после этого упал с лесов, подвернув ногу.

– Здравствуй, Виктор! – приветствовала Надежда маляра, подойдя неслышно и остановившись у него за спиной.

Тот обернулся, узнал Надежду Николаевну и дернулся, как будто его укусила пчела.

– Опять вы? – проговорил маляр с неприязнью. – Ходите и ходите… Чего вам от меня надо? Да еще подкралась неслышно…

– Я вообще-то по своим делам шла, – ответила Надежда невозмутимо. – Смотрю – лицо знакомое… точнее, спина. Кажется, нога у тебя совсем зажила? А ты же вроде на больничный собирался?

– Это вас не касается, – проворчал Виктор. – Шли по своим делам – и идите, а то как бы опять в краске не испачкались… Она, между прочим, плохо отмывается…

– Да ничего, прошлый раз отошла…

В это время из-за забора выглянула румяная особа лет сорока пяти или чуть больше, в розовой вязаной кофте, удивительно гармонирующей с цветом забора. На голове у нее была розовая пластмассовая заколка, и губы щедро накрашены ярко-розовой помадой.

– Виктор, с кем это ты разговариваешь? – спросила она, поджав губы. Маляр не ответил, тогда розовая дама взглянула на Надежду, и лицо ее вытянулось, в глазах появился испуг.

«Узнала, – с непонятным удовлетворением подумала Надежда, – маляр тоже узнал, только хорохорится, не желает свой страх показывать…»

– Вы… это… что тут? – спросила хозяйка невольно дрогнувшим голосом. – Вы это зачем?

– Да так, проходила мимо, – невозмутимо ответила Надежда Николаевна. – Смотрю, краска больно знакомая… Точь-в-точь, как на пансионате! Вот и остановилась, чтобы спросить, где это Виктор такую хорошую краску купил?

– Как на пансионате? – Хозяйка подозрительно взглянула на Виктора. – Витя, я же тебе дала денег на краску! Ты что же это делаешь? Ворованной краской мне забор красишь?

– Зачем ворованной, Дарья Борисовна! – возмутился маляр. – Почему ворованной? Вы ее не слушайте, она сама не знает, чего говорит! Я эту краску на ваши деньги купил!

– Это очень даже легко проверить, – с безмятежной улыбкой возразила Надежда. Она достала из сумки листок бумаги, приложила его к свежеокрашенному забору и спрятала в полиэтиленовый пакет.

– Это вы что такое делаете? – вызверился на нее маляр.

– Это я образчик краски беру, для экспертизы. У меня эксперт знакомый, он в два счета установит, та же эта краска, что на пансионате, или просто похожая.

– Мне неприятности не нужны! – воскликнула Дарья Борисовна и уставилась на маляра. – Ты уйдешь, а забор у меня останется! Купи новой краски и все перекрась! – С этими словами она развернулась и с оскорбленным видом удалилась в дом.

– Что же вы свой нос всюду суете? – процедил маляр, оставшись наедине с Надеждой. – Одни неприятности от вас!

– Нет, Витя, – возразила Надежда Николаевна кротко, – это еще не неприятности. Ты еще не знаешь, что такое настоящие неприятности. Но это, Витя, у тебя впереди. Ты, Витя, очень даже запросто можешь влипнуть в дело об убийстве.

– О каком еще убийстве? – Маляр на глазах побледнел, отчего на его лице отчетливо выступили пятна ворованной розовой краски.

Надежда поняла, что он напуган, сломлен, утратил почву под ногами и сейчас выложит все, что только знает. Если только он действительно что-то знает.

– Об убийстве Анатолия Сыроежкина! – проговорила Надежда загробным голосом, отчего маляр побледнел еще больше, приблизившись к оттенку краски «белила цинковые».

– Да я этого Сыроежкина вообще знать не знал! – вскрикнул он дрожащим голосом.

– Тогда выкладывай: что еще ты красил этой краской?

– Да ничего я не красил, – забормотал маляр, но судя по тому, как забегали его глаза, Надежда поняла, что он врет.

– Ах, ничего? – Она устремила на Виктора пронзительный прокурорский взор. – Ты знаешь, Витя, мне врать не стоит! Ты, Витя, меня не зли. Потому что если я рассержусь, ты, Витя, вывернутой ногой не отделаешься.

– Он мне не велел говорить, – пролепетал маляр, отступая перед Надеждой.