«Варфоломей-душегубец. Пятидесяти трёх лет от роду, людишек извёл немерено. Пьёт. Зело опасен (кусается!)». Ну и сам портрет — одутловатая морда лица, рыжие патлы, чёрная борода, злобные кабаньи глаза и кривые зубы в хищном оскале. Увидишь — вздрогнешь, а встретишь на улице — так прямо в обморок и энурез до гроба!

Сразу за ним «Митрофан-шельмец. Роду неведомого, росту двух саженей, поперек себя в плечах шире, убивец и соврёт недорого возьмёт»… Лысый кадр в раме, густющйе брови, зенки налиты кровью, а изо рта сбегает зеленоватая струйка слюны. Хотели бы лично увидеться? Я — нет…

А тут ещё и «Алёшка-сластолюбец. Возрасту неопределённого от восемнадцати до сороковнику будет. Любить любит. Что баба, что мужик — ему без разницы. Ядами не брезгует. В речах сладок, чуток грассирует»… Описывать портрет не буду — типичная смесь молодого Ди Каприо с Борманом, розовые щёчки и вялотекущая шизофрения в глазах. Про остальных даже говорить не хочется, вышеописанные ещё самые безобидно выглядящие. Правда-правда!

То есть, согласитесь, выставка в целом впечатляла. Если у нас после этого вернисажа треть города не хватит кондратий, то я не лейтенант милиции, а полевая мышь в русском сарафане.

— Мить, снимай всё это.

— А? Чего? Вы мне, что ль, Никита Иванович? — всколыхнулся он, словно пробудившись. — Сию минуточку! В баньке завсегда дрова нужны, а произведения искусства, говорят, горят дюже жарко.

— Вы уж простите, что опять не угодил, — со вздохом подал голос вконец убитый художник. — Ежели надо, так я переделать могу…

— Не надо! — твёрдо заявил я, и… одна очень-очень-очень хорошая мысль тихо заглянула ко мне под фуражку. — А вот… к примеру, размножить их вы можете?

— С готового портрету повторить? Чего ж легче, а…

— А зачем — это наша служебная тайна, — вовремя прервал я богомаза. — Митя, собери всё, и дуйте оба в мастерскую к Новичкову — до завтрашнего утра мне надо примерно сотню таких красавцев!

Мой напарник ничего не понял, но послушно приступил к исполнению. А я с улыбкой до самых ушей вернулся в терем. Шамаханы на подходе, уж чем там намерен их отражать надёжа-государь, неизвестно, но одно оружие психически-массового поражения мы им предоставим…

Встретил меня гражданин Филимон Груздев, добросовестно подметающий наш двор большущей метлой. А это, интересно, куда отнести — к везению или к невезению? Да чтоб думный дьяк наводил порядок на территории милиции, словно схлопотавший пятнадцать суток за мелкое хулиганство?! Точно, к невезению. Он ещё это нам потом не раз припомнит…

Ирод-змий дюже засмуты-ывся-а,

Що Христос на свит народы-ывся-а!

Казав дитэй убиваты,

Щобы з ними життя взяты Христа Бо-ога-а!

жутко противным, но полным вдохновения голосом распевал бывший скандалист, став на тернистый путь исправления. Вещица показалась мне знакомой, наверняка свистнул у запорожцев, наезжавших к нам зимою, помните?

А ангел в сни Иосифу звеща-ае,

Що-о Христа Ирод-змий шука-а-е-э,

Иосиф с Марией и дитятком

Утекають на ослятку До Еги-ипту-у…

Я вежливо козырнул ему, пожелав трудовых успехов, и взбежал на крыльцо, уворачиваясь от клубов поднятой пыли. В сенях столкнулся нос к носу с Олёной. Добрых пять минут (целых пять!) мы просто целовались, забыв обо всём на свете.

— Любимый, — наконец оторвалась она, поднимая на меня счастливые глаза, — бабушка Яга сказала, что я хоть и дура косорукая, однако ж кой-чему у Кощея научилась. Значит, в экспертном деле помогать могу, если с вопросами да советами не вовремя лезть не буду. Она берёт меня в помощницы! Примешь теперь в опергруппу? Вот только попробуй не принять, я тогда за тебя замуж не пойду.

— Надо подумать. — Мне удалось сохранить серьёзное выражение лица. — Да! Приму. Во-первых, я тебя люблю, во-вторых, я хочу на тебе жениться, и, в-третьих, бабка у нас в людях разбирается. Она подготовит из тебя высококлассную специалистку!

— Я тебя обожаю, участковый! — едва ли не взвизгнула Олёна. — Давай иди в горницу. Там результаты экспертизы по ореху, а мне ещё воды принести надо. Будем все вместе привидение допрашивать…

Как это, интересно? Оно же существо эфирное, никаких способов давления у нас на него нет, ни физических, ни моральных. Мужик усопший сгоряча пришёл разборки чинить, а мы его к сотрудничеству склоняем… Не верю, не пойдет он на это. Ну и ладно. Посмотрим, что бабка придумала. В конце концов, в этих вопросах она профи.

Моя домохозяйка сидела, отвернувшись лицом к окну.

— Нацеловались, что ль? Ну так пора и делом заняться, а то к обеду государыня с отчётом заявится. И так двух дармоедок пои-корми, так ещё и дьяк ласковый на нашу голову, — несколько бессвязно начала бабка, чувствовалось, что она либо переутомилась, либо не в себе.

Я осторожно присел рядом.

— Ревнуете?

— А то как же… — едва заметно вздохнула она. — Люблю ить я тебя, сокола ясного, как внука единственного люблю. Рази ж легко мне руками собственными тебя под венец толкать?

— А кто меня почти два года уговаривал: женись, мол, перед людьми неудобно?..

— Дура была, — убеждённо заключила бабка, чисто волевым усилием вставая с лавки. — Ну да покуда мы энто дело не закроем и шамаханцев через назад не завернём, всё одно никакой свадьбе не бывать! Посему садись-ка ты за стол, Никитушка, да и пиши показания. Много ли, мало ли мне из того орешку вытянуть удалось, однако ж суть тут следующая…

Я расположился за столом, раскрыл блокнот и привычно приступил к записям. Диктовала Яга громко, размеренно, по два раза переспрашивать почти не приходилось. В этом смысле работать с ней всегда одно удовольствие.

Стенографировал почти полчаса. Не буду врать, что из ореховой скорлупки удалось выжать кучу всего полезного. Разумеется, хотелось гораздо большего… Плюс скорее в том, что полученная дополнительная информация помогала систематизировать и выстроить в ряд ранее не изведанные факты. Выводы можно было делать теперь абсолютно выверенные, хотя и радости нам это не добавило, увы, ни на грош.

Как вы, наверное, уже сами догадались, таинственный орешек вышел в свет из секретных лабораторий Кощея Бессмертного. Этот беспробудный уголовник с тысячелетним преступным стажем не мог остаться в стороне от замужества своей бывшей подчинённой. Каким-то непостижимым образом он сумел заполучить Лихо в концентрированном варианте, довести его до нужных параметров и, слив все три ипостаси в одну, заложить эту гремучую смесь в ореховую скорлупу!

— Ить Лихо-то оно разным бывает, — продолжала философствовать Яга. — Обычно бесполое оно. Но есть и чисто мужское, типа «что такое „не везёт“ и как с НИМ бороться». А бывает и тока женское — «вот ведь „непруха“, и ничего ты с НЕЙ не сделаешь!». Но самое дурное не в этом, а в том, что на невесту твою оно заговорённое.

Вот это, это, видимо, было очень плохо. Злокозненным участием Кощея у нас давно никого не удивишь. И он к нам в Лукошкино заявлялся, и мы к нему на Лысую гору всей опергруппой не раз заглядывали. Было дело, он тут в столице проводил серьёзнейшие диверсии самого разного уровня — от политических заговоров с целью свержения правительства до банального «гоп-стопа» с финкой в подворотне. Мы его разоблачали, ловили, арестовывали, даже прижгли поваренной солью — жуткое зрелище! Короче, всё взаимно, все не без понятия, не первый день за хромым козлом с гитарой фиктивным браком замужем. Хотя по-прежнему неясно, как именно орех попал к Олёне? Она сама утверждает, что в глаза его не видела…