— Я, помнится, говорила вам о своем девизе, граф де Монтестрюк: per fas et nefas. Вам известно, что это значит?

— Настолько я понимаю, можно перевести эти четыре латинских слова таким образом: во что бы то ни стало!

— Так опасайтесь же бури! — И, не опуская глаз, Орфиза ушла с террасы.

— Ну! Что ты на это скажешь? — прошептал Лудеак на ухо Цезарю.

— Скажу, что пора все это закончить! Сегодня же я поговорю с кузиной и если не получу формального обещания, то буду действовать…

— Не стану отговаривать тебя на этот раз… Земля горит под нами, но завтра или сегодня же ночью, прежде чем на что-нибудь решиться, приходи ко мне поговорить… Упущенный случай можно отыскать снова.

Через час граф де Шиври, бродивший взад-вперед по залам, мучимый гневом, но все еще не желая пока ссориться с Монтестрюком, встретил Орфизу в одной из галерей.

— Я искал вас, — сказал он, подходя к ней.

— А я вас ожидала, — ответила она, останавливаясь.

— Значит, и вам тоже кажется, что нам нужно переговорить?

— Мне показалось, что я должна потребовать у вас объяснения.

— Не по поводу ли тех слов, которые я услышал?

— Нет, — ответила гордо Орфиза, — а по поводу тех взглядов, которые их вызвали.

Граф де Шиври давно знал Орфизу де Монлюсон и успел убедиться, что ее не заставишь уступить. Пока он искал какое-нибудь ловкое средство к отступлению, герцогиня приступила прямо к делу:

— Итак, мы все проясним, и у вас не будет причин, клянусь вам, пожаловаться на недостаток откровенности с моей стороны. Когда мы окончим разговор, наши отношения, надеюсь, будут ясно и точно определены.

— Я желаю этого, кузина, так же сильно, как и вы.

— Вы знаете, что я никому не позволяю вмешиваться в мои дела. К сожалению, у меня нет ни отца, ни матери; поэтому, мне кажется, я купила довольно дорогой ценой право быть свободной и ни от кого не зависеть.

— Не забывайте о короле.

— Королю, граф, надо управлять королевством, у него нет времени заниматься подобным вздором. Между тем до меня дошел слух, что при дворе есть люди, которые ставят рядом наши имена, мое и ваше; но, вы должны сознаться, нас ничто не связывает: ни обещания, ни какие бы то ни было обязательства; следовательно — полная независимость и свобода с обеих сторон.

— Позвольте мне прибавить к этому сухому изложению, что с моей стороны есть чувство, которому вы когда-то отдавали, казалось, справедливость.

— Я так мало сомневалась в искренности этого чувства, что позволила вам дать мне доказательства его прочности.

— А! Да, когда вы отложили ваш выбор на три года!.. Когда вы вынудили меня бороться на одинаковых условиях с человеком, вам совершенно незнакомым! Полное равенство с первого же взгляда!..

— Если это равенство так оскорбительно для вас, то зачем же вы приняли борьбу? Ничто вас не стесняет, вы свободны…

Еще одно слово — и разрыв был бы окончательный. Орфиза, быть может, этого и ждала. Цезарь все понял и, сдерживая свой гнев, вскричал:

— Свободен, вы говорите? Я был бы свободен, если бы не любил вас!

— Тогда почему же вас так возмущает мое решение? Как! Вас пугают три года, в продолжение которых вы можете видеться со мной сколько вам угодно? Этим вы доказываете, как мало сами уважаете свои достоинства!

— Нет, но некоторые слова дают право предположить, что обещанное беспристрастие забыто.

— Вы говорите о сделанном мною намеке на мой девиз, не так ли? Я как раз собиралась сказать об этом. Последние мои слова касались вас, сознаюсь в этом. Но разве я была не права, предостерегая графа де Монтестрюка от бурь, близость которых мне была ясна из всего вашего поведения, несмотря на ваши уверения в дружбе к нему и в рыцарской покорности мне, и не должна ли я была предупредить его во что бы то ни стало, что он должен быть готов к борьбе?

— Разумеется, граф де Монтестрюк всегда встретит меня между собой и вами!

— На это вы имеете полное право так же точно, как я имею право не отступать от своего решения. Я хотела убедиться, может ли мужчина любить прочно, постоянно. Еще с детства я решила, что отдам сердце и руку тому, кто сумеет их заслужить… Попробуйте. Если вы мне понравитесь, я скажу «да»; если нет, скажу «нет».

— И этот самый ответ вы дадите и ему?

— Я дам его всякому.

— Всякому! — возмутился граф де Шиври.

— Зачем же я стану стеснять свою свободу, когда я не стесняю вашего выбора?

Цезарь вышел из затруднения, разразившись смехом.

— Значит, сегодня совершенно то же, что и прежде! Только одним гасконцем больше! Но если так, прекрасная кузина, то к чему же это решение, объявленное вами в один осенний день за игрой в кольцо?

— Может быть — шутка, а может быть — и дело серьезное. Я ведь женщина. Угадайте сами!

Орфиза прекратила разговор, исходом которого Цезарь был мало доволен. Ворча, он пошел отыскивать Лудеака. Тот еще не ушел из особняка и играл в карты.

— Если тебе везет сегодня в картах так же, как мне у кузины, то нам обоим нечем будет похвалиться! Прекрасная Орфиза разбранила меня и доказала как дважды два четыре, что во всем виноват я один… Я не много понял из ее речи, состоявшей из сарказмов и недомолвок… Но я чертовски боюсь, не дала ли она слово этому проклятому Монтестрюку!

— Я догадался по твоему лицу… Значит, ты думаешь…

— …что его надо устранить.

— Если так, пойдем ужинать. Я уже говорил тебе, что мне попался под руку такой молодец, что лучшего и желать нельзя…

— Не тот ли это молодец, который должен был сегодня вечером предоставить мне возможность разыграть перед Орфизой роль Юпитера перед Европой?

— Тот самый.

— Гм! Твой молодец что-то слишком быстро ушел для такого решительного человека!

— Я хорошо его знаю. Он и ушел-то только для того, чтобы после еще стремительнее броситься на добычу.

— А как его зовут?

— Капитан д’Арпальер… Балдуин д’Арпальер… Ты о нем что-нибудь слышал?

— Кажется, слышал смутно, да еще в таких местах, куда можно ходить только в сумерки и в темном плаще.

— Именно… Не спрашивай, как я с ним познакомился… Это было однажды вечером, когда винные пары представляли мне все в розовом цвете… Он воспользовался случаем, чтобы занять у меня денег, которых после не отдал, да я и требовать назад не стану по той простой причине, что никогда не мешает иметь в друзьях человека, способного на все!

— И ты говоришь, что он — капитан?

— Он клялся мне, что это так; но мне сдается, что его рота гребет веслами на галерах его величества короля… Он уверяет, что ждет, пока министр вернет ему деньги, издержанные им на службе его величеству. А в ожидании шлифует мостовую, таскается по разным притонам и живет всякими проделками. Я уверен, что его всегда можно купить за пятьдесят пистолей.