— И это вас не беспокоит? — Вопрос задала сержант Хейверс. Она допила свое виски и поставила стакан на стол.

— Послушайте, — подняв руку, прервал разговор Пэттен. В дальнем правом углу сада, где стеной росли тополя, запела птица, выводя трели и пощелкивая с нарастающей громкостью. Пэттен улыбнулся. — Соловей. Какое чудо, правда? Еще чуть-чуть и поверишь в Бога. — Затем он ответил сержанту Хейверс: — Мне было приятно сознавать, что у других мужчин моя жена вызывает желание. Поначалу это меня даже заводило.

— А теперь?

— Все утрачивает свою развлекательную ценность, сержант. Через какое-то время.

— Сколько вы женаты?

— Пять лет без двух месяцев.

— А до этого?

— Что?

— Она ваша первая жена?

— А какое это имеет отношение к стоимости бензина?

— Не знаю. Так первая?

Пэттен резко повернулся в сторону Лондона. Сощурил глаза, словно огни были слишком яркими.

— Вторая, — сказал он.

— А первая?

— Что первая?

— Что с ней случилось?

— Мы развелись.

— Когда.

— Без двух месяцев пять лет назад.

— Ага… — Сержант Хейверс быстро писала.

— Могу я узнать, что означает это «А-а…», сержант? — спросил Пэттен.

— Вы развелись со своей первой женой, чтобы жениться на Габриэлле?

— Этого хотела Габриэлла, если я хотел ее заполучить. А я хотел Габриэллу. По правде говоря, я никого никогда так не хотел, как ее.

— А теперь? — спросил Линли.

— Я не приму ее назад, если вы об этом. Она меня больше не интересует, и даже если бы интересовала, все зашло слишком далеко.

— В каком смысле?

— Люди узнали.

— Что она ушла от вас к Флемингу?

— Для каждого существует предел. Для меня это неверность.

— Ваша? — спросила Хейверс. — Или только вашей жены?

Голова Пэттена, покоившаяся на спинке шезлонга, повернулась в ее сторону. Он медленно улыбнулся.

— Двойной стандарт в отношении мужского и женского поведения. Не очень симпатично. Но я уж такой, какой есть, лицемер, когда дело доходит до женщин, которых я люблю.

— Как вы узнали о Флеминге? — спросил Линли.

— Я велел за ней проследить.

— До Кента?

— Сначала она лгала. Сказала, что поживет в коттедже Мириам Уайтлоу, чтобы просто разобраться в себе. Флеминг просто друг, сказала она, помогает ей пережить этот момент. Между ними ничего нет. Если бы у нее был с ним роман, если бы она ушла к нему, разве она не стала бы жить с ним открыто? Но она этого не сделала, не так ли? Так что никакого адюльтера тут нет, что доказывает — она мне добрая и верная жена, так что не забудь сообщить об этом своему адвокату, чтобы он не забыл об этом, когда будет договариваться с ее адвокатом о размере алиментов. — Большим пальцем Пэттен провел по подбородку, где уже начала пробиваться щетина. — Тогда я показал ей фотографии. Тут-то она и прикусила язык. На этих фотография она была с Кеннетом, без смущения продолжал Пэттен, их сняли в коттедже в Кенте. Нежное приветствие в дверях вечером, пылкое прощание на подъездной дорожке на рассвете, энергичное объятие в яблоневом саду недалеко от коттеджа, страстное совокупление на лужайке в саду.

Увидев фотографии, Габриэлла также увидела, что ее будущий финансовый статус стремительно рушится, пояснил полицейским Пэттен. Она накинулась на него, как дикая кошка, бросила фотографии в камин в гостиной, но поняла, что в целом проиграла.

— Значит, вы в коттедже были? — уточнил Линли.

О да, он был. Первый раз, когда привозил фотографии. Второй раз, когда Габриэлла позвонила с просьбой обговорить положение вещей — возможно, удастся завершить их брак в цивилизованной манере.

— «Обговорить» — это был эвфемизм, — добавил он. — Рот как инструмент речи она использовала не очень-то умело.

— Ваша жена пропала, — сказала Хейверс. Линли бросил на нее взгляд, безошибочно разгадав значение этого ровного и убийственно вежливого тона.

— В самом деле? — переспросил Пэттен. — А я-то гадал, почему о ней не упомянули в новостях. Сначала я подумал, что ей удалось окрутить журналистов и убедить их, что они не пожалеют, если не станут впутывать ее в эту историю. Хотя даже при таком умении впиваться, как у Габриэллы, план этот трудно осуществим.

— Где вы были в среду ночью, мистер Пэттен? — Хейверс строчила, как автомат, так что Линли засомневался, сможет ли она потом прочитать свои записи. — А также утром в четверг.

— А что? — Он, казалось, заинтересовался.

— Просто ответьте на вопрос.

— Отвечу, как только узнаю, к чему он относится.

Хейверс ощетинилась, и Линли вмешался:

— Вполне возможно, что Кеннет Флеминг был убит, — сказал он.

Пэттен поставил свой стакан на стол. Стал водить пальцами по краю. Он как будто пытался по лицу Линли прочесть степень случайности вопроса.

— Убит?

— Так что вы можете понять наш интерес к вашему местонахождению, — сказала Линли.

Среди деревьев снова зазвучали трели соловья. Поблизости ему ответил одинокий сверчок.

— Ночь среды, утро четверга, — пробормотал Пэттен, скорее для себя, чем для них. — Я был в клубе «Шербур».

— На Беркли-сквер? — спросил Линли. — Как долго вы там находились?

— Я уехал оттуда между двумя и тремя ночи. У меня страсть к баккара, и я в кои-то веки выигрывал.

— С вами кто-нибудь был?

— В баккара в одиночку не играют, инспектор.

— Спутница, — раздраженно сказала Хейверс.

— Часть вечера.

— Какую часть?

— Начальную. Я отправил ее на такси около… ну, не знаю. В половине второго? В два?

— А потом?

— Вернулся к игре. Приехал домой, лег спать. — Пэттен перевел взгляд с Линли на Хейверс. Казалось, он ждал новых вопросов. Наконец, продолжил. — Понимаете, я вряд ли стал бы убивать Флеминга, если вы, как мне кажется, к этому ведете.

— Кто следил за вашей женой?

— То есть?

— Кто фотографировал? Нам понадобится имя.

— Хорошо. Вы его получите. Послушайте, Флеминг, может, и спал с моей женой, но был чертовски хорошим игроком в крикет… лучшим бэтсменом за последние полвека. Если бы я хотел положить конец его связи с Габриэллой, я убил бы ее, а не его. Тогда, по крайней мере, эти проклятые соревнования не оказались бы под угрозой срыва. И потом, я даже не знал, что в среду он находился в Кенте. Откуда мне было знать?