– Это он после плена таким стал. Говорят, в первую еще, срочником. Остальных на глазах порезали, а ему пальцы и ребра переломали, да и нос в придачу… Повезло ему, бежал, седой и обмороженный вернулся…

– Как «срочником»? – не понял Веселый.

– А так, – ответил Панкевич. – Ты думаешь, сколько ему?

– Ну, тридцать пять…

– А двадцать пять – не хочешь?! Да он только чуть постарше тебя… И в Чечню он вернулся, сами понимаете, зачем…

– Да уж, – сказал Маугли после паузы. – Чего тут непонятного…

От трупа вернулся Квазимодо. Казалось, рубленые складки на его лице проступили еще резче.

– Ненавижу… Ненавижу…

После короткой паузы Панкевич встал, отряхнул колени и объявил свое решение:

– Так… Значит, мы с Родионенко и Мургалов с тобой, Валера, тянем веревку! Как только перевернем его – сразу мордой в землю! Понятно? Хватит уже трупов…

– А зачем переворачивать? Можно ж и так вытащить, – подал голос молчавший все это время Коняев.

Квазимодо посмотрел на бойца, как на полиомиелитного:

– Зачем… Были уже такие умники, вытянули, на свою голову. Мину. Привязана была. Притащили прямо себе под нос…

Прапорщик повертел головой, посмотрел на Рыдлевку и добавил:

– Все ж таки надо вот там вот подкопаться… Хоть какой-никакой брустверок для пущей надежности. А?

– Дело, – согласился Панкевич и рявкнул на Коняева. – Чего замер? Уснул, что ли? Бери лопатку, пошли.

Рыдлевка отвел Коняева к редким кустам и мотнул подбородком:

– Давай, не стой, как памятник. Копай окопчик, да пошустрее и поглубже.

Конюх, что-то ворча, начал врубаться саперной лопаткой в твердую почву. Промучившись с дерном и корнями, он остервенело долбил затвердевшую глину. Панкевич, наблюдая за его работой, закурил.

Маугли, довольный тем, что копать выпало не ему, с ухмылкой подмигнул Веселому:

– Приятно посмотреть, когда человек своим делом занимается?

Между тем Коняев, пользуясь моментом, вполголоса обратился к Панкевичу, надеясь, что его не услышат Маугли и Веселый:

– Товарищ старший лейтенант… Можно обратиться?

– Не «можно», а «разрешите»… Чего там у тебя?

Конюх сглотнул и, не переставая долбить глину, опять прошептал:

– Товарищ старший лейтенант… А можно, я в третьем взводе буду… Ну, они чаще на боевые ходят… И почти весь призыв мой… Вы, конечно, хороший командир, и пацаны уважают… Но я хочу к Орлову. Он тоже – псковский…

Рыдлевка сплюнул с губы табачную крошку:

– А я в космос хочу… Что, все из-за этих фоток разобраться не можете?

Коняев ничего не ответил, и Панкевич повторил свой вопрос:

– Я спрашиваю, с фотками проблема?

Конюх прошелестел еле слышно в землю:

– Они говорят: срок – сутки, а где я их возьму… Ну не брал я их, товарищ старший лейтенант.

Рыдлевка скривился, оглянулся на труп Малецкого и аж головой замотал:

– Нашли время… уроды. При покойнике из-за каких-то фоток… Иной раз смотришь на вас, на себя… Думаешь: нормальные мы или уже все тряхнутые какие? Что, по-человечески не разобраться?

– Ну товарищ старший лейтенант… Ну пожалуйста…

– Не нукай, не запряг… Ладно, я подумаю чего-нибудь. Хорош глину долбить.

Рыдлевка махнул рукой Веселому, Маугли и Квазимодо. Они подошли, взялись за концы веревки. Панкевич отер лоб, на котором выступила испарина.

– Все, парни, пора! Тянем по моей команде. Не рвем, а именно тянем! Как только он завалится – кротами в землю. Ясно? Конюх, ты понял? Ты вообще не вставай и не смотри туда даже. Главное, не дрейфить, все будет – спок!

– А если он не завалится? – спросил Коняев, вытирая глиняную пыль с лица.

– Че ж ты каркаешь-то, ты! – заорал на него Маугли. – Тебе ржать положено, а не каркать.

– Тихо! – рявкнул Квазимодо. – Завалится… Куда он денется…

Однако прапорщик все же еще раз почесал голову, потом достал из ножен трофейный штык от древней «Токаревой самозарядки», подошел к трупу и вонзил лезвие по рукоять в землю сбоку от тела, образуя некий дополнительный упор.

– Вот так-то лучше будет. Упрется в рукоятку и завалится, как миленький… Коняев! Чего засопел, как паровоз? Очко, поди, заиграло? Не бзди…

Панкевич огляделся внимательно и залег за брустверок последним.

– Вот будет смешно, если под ним ничего нет, – шепнул Веселый Маугли. Москвич кивнул:

– Ага. Ухохочемся прямо.

– Поехали! – махнул рукой Рыдлевка.

Веревка натянулась, как струна. Негнущийся Малецкий вздрогнул, сдвинулся, нехотя приподнялся, наткнулся боком на рукоятку воткнутого в землю штыка и с запрокинутой головой плюхнулся на живот. Наступила тишина, в которой отчетливо слышалось тяжелое дыхание людей за невысоким глиняным брустверком. Веселый повернул было голову к Маугли – мол, кто был прав? – но через секунду ухнуло, ударив всем по барабанным перепонкам. Уши заложило, ветки кустов затрещали, посеченные осколками, а сверху дождем посыпалась труха и редкие ржавые листья. Квазимодо встал и отряхнулся:

– «Феня», как пить дать… Пацана нашего, кажись, все же зацепило?

Несколько осколков безжалостно впились в бок мертвеца, остальные пришлись впритирку, разодрав ему в клочья спину и связанные руки. Подошли Панкевич, Веселый, Маугли и Конюх, все обнажили головы. Потом закурили. Теперь они смотрели на убитого товарища совсем не так, как до «разминирования». Теперь в их взглядах было гораздо больше чего-то человеческого.

Панкевич обернулся к Конюху:

– Коняев! Накрой его брезентом. Вот и все. Отвоевался, братишка.

Маугли задумчиво и грустно смотрел на покойника:

– Он же такой тихий-тихий был… Ни одного духа не завалил, а смерть принял… лютую такую… Не позавидуешь.

– Не завалил?! – оскалил зубы Квазимодо. – Так мы завалим! И будем долбить этих сволочей, пока всех, под корень!… Сегодня же село чистить пойдем, там и…

– Сегодня вряд ли, – покачал головой Панкевич. – Сегодня уже не успеем. На «выезде» много, и с «вованами» не успеем договориться. Завтра с утра, я думаю…

– У нас случай был, – задумчиво сказал Квазимодо, успокоившись. – В декабре вытаскивали солдата из развалин. Дураки были, без опыта. Пацаны еле от земли отодрали. Накануне слякоть была, а тут морозец вдарил. Ну и примерз наш солдатик крепко-накрепко. Подняли его, глядим, а под ним – «фенька», нас дожидается. Вот она – смерть. Ребрышками поблескивает. Ну мы так и встали, в убитого вцепились, заклинило нас… А пронесло. Рычаг у «феньки», оказывается, ледком прихватило, оттого и не рванула…