А надо мной – незнакомый молодой африканец в камуфляже, массивный, словно двухстворчатый шкаф, и наглый, как самец гориллы. Он, как бы шутя, тычет автоматным стволом в мой живот. Механически фиксирую взглядом, что предохранитель его автомата опущен, и это сразу разгоняет остатки сна.

– А вот твои колдовские чемоданчики. – Громила указывает взглядом на огромный кофр с красным крестом, угловатый термоконтейнер и допотопный никелированный стерилизатор, куда я спешно побросал хирургические инструменты и упаковки с одноразовыми шприцами.

– Они не колдовские, – доброжелательно улыбаюсь я.

– Ну, так я тебе и поверил! Ведь президент нам сам вчера говорил!

Умываюсь, наскоро завтракаю, то и дело поглядывая на приставленного ко мне сторожа. Африканец молод, не старше двадцати, и ему очень льстит охранять «белого дьявола», пусть уже и побежденного.

– Мистер Гудвил вчера пообещал встречу с моими друзьями, – напоминаю как бы невзначай.

– Какими друзьями?

– Джамбо Курумой и… Элизабет. – Только теперь я понимаю, что даже не знаю ее фамилии.

– Джамбо – черный, да? Он теперь в тюрьме сидит. Его вообще хотели повесить, потому что белым продался. А кто такая Элизабет, даже не знаю…

Решаю отложить этот вопрос на потом. Сейчас же мне следует произвести на моего стража как можно лучшее впечатление. Лучше сразу усыпить его бдительность, как знать, может быть, мне придется отсюда бежать?

– А теперь пошли в лазарет, – командует мой охранник, демонстративно заходя мне за спину.

Сворачиваем с главной площади городка в переулок и сразу же попадаем в иной мир. Убогие хижины, сколоченные из разноцветных листов фанеры и ржавых жестяных профилей, с крышами из пальмовых листьев. Ветерок колышет разноцветное тряпье на веревках. Бесконечные помойки, старые мопеды, хрюкающие свиньи, косматые козы и невероятно чумазые дети, которые при моем появлении сразу же исчезают. Над нами жужжат и пытаются угоститься свежей кровью разноцветные насекомые. В который раз мысленно благодарю главу миссии, который в приказном порядке заставил нас привиться буквально ото всех возможных болезней Черного континента.

Переулок между домами становится все уже, а смрад – все невыносимей. Наконец дорожка упирается в огромную яму, заваленную гниющим мусором. Огибаем свалку и неожиданно выходим на небольшую площадь с трехэтажным зданием школы – довольно приличной для такого городка.

Окна открыты настежь, в классах на втором этаже гулко перекатываются чьи-то голоса – явно не детские. На верхушке пальмы висит выброшенная из окна географическая карта мира. Почему-то ловлю себя на мысли, что синие полушария напоминают мне гигантские очки.

– Сюда, мистер. – Мой страж аккуратно тычет мне в спину автоматным стволом, ориентируя к школьным дверям.

– У вас больны дети?

– Детей тут уже нет. И школы нет. Она больше не нужна, мистер Гудвил лучше любого учителя расскажет, как нам жить! – изрекает охранник со всей серьезностью. – Теперь у нас тут штаб.

Я действительно замечаю за зданием несколько пикапов с пулеметами на турелях, а поодаль – белоснежный «Хаммер» с часовым у передней двери. Значит, и «гарант конституции» где-то поблизости…

– Рад тебя видеть, мистер Артем! – слышу из-за спины знакомый голос и оборачиваюсь.

На этот раз Гудвил одет в новенький френч «натовского» образца, с мозаичной колодкой орденских планок. Значит, вчерашнее театральное появление в белоснежном мундире со всеми регалиями было рассчитано исключительно на добрых и наивных туземцев… ну, и еще немножко на меня.

– Доброе утро, – сухо здороваюсь, однако руки демонстративно не подаю.

Самозваный президент смотрит на мой кофр с красным крестом, затем переводит взгляд на никилированный стерилизатор, затем осматривает термоконтейнер с вакцинами.

– Ничего не забыл в своей миссии?

– Хотел бы я посмотреть на врача, который бы отправлялся к больному, забыв инструменты или лекарства, – неодобрительно хмыкаю я. – А у меня тут, как видно, больных очень много.

– Вот и отлично! – Гудвил Нджоя просто лучится доброжелательностью. – Сейчас я тебе поясню, что к чему. Вон, за помойкой вышки и колючая проволока – видишь? А чуть дальше – огромная брезентовая палатка. Это и есть наш госпиталь. Там лежат те, кто уже не может ходить. Если сумеешь поставить на ноги хотя бы несколько человек, получишь все, что только пожелаешь. В том числе и рацию, чтобы ты смог связаться со своей лаборанткой.

– Обождите, мистер Гудвил, – прерываю собеседника. – Что значит «госпиталь»? Госпиталь предполагает штат врачей, медикаменты, аппаратуру и документацию. Когда у вас появился первый больной, как он себя вел, как заражались остальные… Тут есть какой-нибудь фельдшер или хотя бы санитар?

– Уже нет, – все так же доброжелательно продолжает «президент». – Был тут один, мы его в Оранжвилле поймали, привезли сюда, чтобы за больными ходил, а он почему-то начал возмущаться и даже буйствовать. Пришлось пристрелить на всякий случай.

– Но кто-нибудь может прояснить хотя бы клиническую картину? – не сдаюсь я. – Кто-нибудь брал анализы, вел журналы наблюдений, составлял статистические таблицы?

– А зачем это тебе? Есть около сотни больных. Есть ты со своими чудесными вакцинами.

– Они хоть не буйные?

– Буйных перестреляли всех до единого. Там остались лишь те, кто уже не может самостоятельно передвигаться…

Задавать еще какие-нибудь вопросы бесполезно, проще, наверное, попытаться забивать лбом гвозди. Гудвил недобро ухмыляется, всем видом давая понять, что разговор завершен. Лицо у него теперь, словно сургучная печать на конверте из казенного дома – такое же неумолимое и бездушное.

Достаю из кофра антивирусный костюм, надеваю его, опускаю на лицо герметичную маску со стеклянным забралом, ноги сую в бахилы. Гудвил смотрит на меня с нескрываемым любопытством, однако лишних вопросов не задает.

– Все. Иди, – указывает мне автоматом в сторону сторожевой вышки мой охранник.

Сразу за помойкой натыкаюсь на огромную прямоугольную яму глубиной метра в полтора. Невольно останавливаюсь, подхожу к краю… На дне – правильные штабеля полуразложившихся тел, присыпанных чем-то белым, видимо, дустом. Мертвецов не меньше трех сотен, причем свалены они в несколько слоев. Увиденное особо не впечатляет, в Оранжвилле я наблюдал картины и пострашнее.

Сам же так называемый госпиталь воскрешает в памяти полузабытое словцо «санпропускник». Огромная брезентовая палатка армейского образца, вся в каких-то странных разводах и разноцветных заплатах. По периметру палатки возвышаются столбы с протянутой между ними колючей проволокой, у входа – две грубо сколоченные вышки. Охранников, правда, не видно: вряд ли в этом городке отыщется хоть один человек, согласный стоять там даже под страхом смерти. Так что вышки, видимо, украшают пейзаж просто для устрашения тех, кто теперь за «колючкой» – чтобы ни в коем случае не вздумали выйти наружу. Тут же – туалет, зловонный закуток с ямой и двумя досками, отгороженный грязными циновками. У входа на зараженную территорию топчется испуганный чернокожий подросток, со стареньким «калашниковым», в надорванном респираторе. Вряд ли его спасет от Эболы даже противогаз.