Бровь дежурного офицера поползла вверх от удивления.

– …И также прошу сообщить моей невесте, Бригитте фон Роршах цу Гриффин, что я бы хотел увидеться с ней после окончания всех формальностей и моего возвращения у нас дома.

– Вы знаете ее служебный номер?

– Четыре. Семь. Двенадцать.

Ландкомтур вздрогнул – какому учреждению принадлежал данный цифровой код, ему было известно слишком хорошо.

– Все будет исполнено к вашему прибытию, господин гауптман!..

Курт улыбнулся, представив, какой переполох на станции он вызвал. Сейчас на всех волнах связываются с Гроссбургом, на ушах стоит Генеральный штаб, в Святой Инквизиции срочно разыскивают Брата Петра, а заодно готовятся к допросу остроухой. А моя дорогая и весьма обожаемая будущая супруга не сможет сегодня уснуть от очень «приятной» новости…

Но сначала – исповедь у «Молота Ведьм». Ибо если воздействие на Курта вуку-вуку признают кощунственным, гореть ему вместе с захваченной пленницей на одном костре!

Несмотря на тревожные мысли, уснуть Вальдхайму удалось почти мгновенно, едва голова коснулась подушки. Жаль, что спать ему придется недолго. Скоро на раухер корабля начнут поступать данные для прохода к орбитальной боевой станции, и тогда придется вести корабль вручную. Ну ничего. Отдохнет дома. Не опасаясь снайперов-невидимок, не неся смертельно тяжелый груз ответственности за удачное выполнение выбранной им для себя миссии. А там – будь что будет!..

Люгер наконец пристыковался к форпосту. Заставив слегка вздрогнуть корабль, к борту присосалась переходная галерея. Едва основной люк с шипением открылся, как внутрь сразу вбежали снаряженные для боя тяжелые пехотинцы в полной броне. Следом Курт увидел тех, кого меньше всего ожидал встретить здесь, на космической станции, – Брата Петра и свою будущую жену. Впрочем, Бригитта показала, что не зря принадлежит к Исполнителям. Твердой походкой приблизилась к будущему мужу и, подняв кукольное личико кверху, спросила:

– Где она?

– Пятая каюта.

Бригитта кивнула и, знаком приказав четверке застывших позади кнехтов следовать за ней, удалилась. Курт невольно проводил свою будущую половину взглядом и спохватился, услышав знакомый, чуть дребезжащий голос:

– Ты хотел со мной встретиться, сын мой?

Подавив стремление рухнуть на колени прямо здесь, на глазах у всех, Вальдхайм склонил голову:

– Святой отец… Я бы хотел, чтоб вы приняли у меня исповедь. Ибо грешен я! И настолько грешен, что не знаю, посчитает ли Святая Церковь достойным оставить мне жизнь…

Острый взгляд в ответ заставил сердце сжаться от плохого предчувствия.

– Сын мой, если ты выжил на Фобосе, то это не значит, что ты трус или предатель. Ибо цу Лансдорф очень хвалил тебя и считал возможным, что когда-нибудь ты примешь эстафету из его рук.

– Святой отец… Я встречался с вуку-вуку… И, умоляю, примите мою исповедь, а уже затем выносите решение, все просчитав на весах Веры и Истины.

Вновь внимательный взгляд.

– Ты сильно изменился, сын мой… Очень сильно. И не только внешне. Что ж, тогда пойдем. На станции есть часовня. И, думаю, в окружении Святых Даров тебе будет легче признаться в своем грехе. Хотя, возможно, он не так велик, как ты считаешь…

Внезапно инквизитор замер – по коридору в сопровождении охраны вели пленницу.

– Это – чужая, сын мой?

– Да, святой отец. Была телохранителем остроухого колдуна. И еще – она может говорить на нашем языке.

– О! Сын мой! Ты вновь оказал неоценимую услугу Святому Ордену!

– Но, отче! Вуку-вуку меня заколдовал!..

Брат Петр не отшатнулся, не осенил себя крестным знамением. Даже не полез в походную сумку, висящую у него на плече, за святой водой. Напротив, слегка улыбнулся:

– То, что ты сильно вырос с нашей последней встречи, я заметил. Почти на голову. А всего-то прошло чуть больше года, сын мой… Ты стал быстрее?

– Да, святой отец.

– Видишь в темноте?

– Да, святой отец.

– Иногда в тебе проявляется нечеловеческая сила?

– Да, святой отец!

– И этого ты испугался?

– Отче…

– Успокойся, сын мой. В этом нет ничего дьявольского. Сие – лишь силы человеческие, силы воинские, которые спали в тебе до встречи с чернокожим. Вуку-вуку не заколдовал тебя. Он всего лишь разбудил спящие в тебе способности и возможности. Так что исповедь тебе не нужна. Но причаститься и доложить о своем пребывании на Фобосе необходимо.

– Конечно, святой отец. Хотя я почти все уже занес в память раухера…

– Ничего, сын мой. Это правильно. Но я бы хотел, чтобы ты пообщался с Отцами-дознавателями. Они помогут тебе вспомнить самые мелкие детали. Даже те, на которые ты не обратил внимания, посчитав их несущественными. Хотя в нашем положении каждая мелочь – на вес платины.

Курт замер, остановившись в проходе станции, на которую они давно перешли:

– Что-то страшное произошло?

– Сын мой… Огромный флот остроухих надвигается на Новую Тевтонию. Похоже, нас ждут очень нелегкие времена… Если они продолжат движение с прежней скоростью, то будут на орбите планеты уже завтра! Максимум – через двое суток.

– Значит, я опоздал?

– Нет, сын мой. Повторюсь: ты вновь оказал неоценимую услугу Ордену! Сведения, добытые тобой на Фобосе, – бесценны. А пленница… Что же, память человеческая очень интересная вещь. И Отцы-дознаватели после встречи с тобой выпотрошат ее голову до последней извилины. Ничто не скроется от чтецов мыслей, ты же знаешь это, сын мой.

– Да, отче. Истинно!

– Ну и хорошо. Иди. Тебя ждет лифт. Посыльный внизу проводит тебя в гостиницу. А утром за тобой зайдут, чтобы препроводить в Третье управление.

– Третье управление?!

– Ах да, ты же не знаешь… После начала войны многое изменилось на Тевтонии и в Ордене. Это – новое учреждение Генерального штаба, занимающееся сбором информации о нашем противнике.

– Да, святой отец…

– Ну иди, сын мой. Кабина ждет тебя.

Курт осмотрелся. За беседой он и не заметил, что оказался возле посадочной станции орбитального лифта. Инквизитор сделал успокаивающий жест и сам открыл перед парнем дверцу кабины. Та была, против обыкновения, пуста. Вниз, на планету он поедет в гордом одиночестве… Значит, по пути случится несчастный случай. Например, разгерметизация кабины… Ясно. Ну, от судьбы не уйдешь. На твердых ногах шагнул внутрь, занял свободное место. Но полагающегося шума задраиваемой двери не услышал. Оглянулся – Брат Петр не давал закрыться кабине. Заметив, что Курт смотрит на него, успокаивающе улыбнулся, что выглядело дико – улыбка на лице, абсолютно не приспособленном для этого.