–Да, ты ведь ничего не говорил.

Яочень осторожно ставлю тарелку на стол, потому что нет необходимости бросать ее Сэму в голову. Атакже потому, что, немного успокоившись, я понимаю: по сути, он прав, и он не сообщил, что, если бы я добилась своего той ночью и забеременела, была бы сама виновата. Сэм у нас не только Серьезный, он еще и Благоразумный.

–Сэм, чтобы обижаться на кого-то, нужен повод.– Яоблизываю губы.– Ия дала его тебе той ночью, о чем очень сожалею.– Чем дальше в лес, тем труднее выдавливать из себя слова.– Мне не следовало пользоваться тобой. Уменя были плохие времена… но это ведь не оправдание. Яне… я никогда не была особенно хороша в самоограничениях, но больше, клянусь, такое не повторится.– Аесли случится, таких извинений второй раз ты не получишь, это точно.– Как бы ты мне ни нравился, ты не очень любишь полиамурные отношения, и я это понимаю, хоть это фигово.– Мои плечи дрожат.

–Тебе не нужно извиняться,– говорит он и делает шаг вперед. Прежде чем я успеваю понять, что происходит, он обнимает меня… и мне действительно приятно чувствовать его руки на себе.– Это моя вина тоже. Мне следовало больше контролировать ситуацию– я ведь знал, что все это время ты интересовалась мной, и не должен был ставить тебя в такое положение– ну, когда ты могла подумать, что…

–Бляха!– кричу я, отпускаю его и закладываю полный поворот вокруг оси.

Суп выкипает, от кастрюли поднимается неприятный запах. Вырубаю печку, через полотенце хватаюсь за нагревшуюся ручку и переношу емкость в безопасное место. Тем же полотенцем затираю суп на плите. Пока я этим занимаюсь, Сэм, будто непись с дотошно прописанной директивой, методично разгружает посудомоечную машину– по одной тарелке в шкаф. Вконце концов я выливаю в миску остатки супа и выкладываю на стол ломтики хлеба, удивляясь про себя, чего сразу не догадалась использовать микроволновку.

–Ктому времени как я сяду за стол, все остынет,– сетую я.

–Прости, это я виноват.– Сэм выглядит убитым.

–Хватит уже оправдываться за каждый пущенный ветерок– что с нами не так? Слушай, у меня к тебе вопрос. Не помнишь, был ли в контракте, который ты подписывал, оговорен максимальный срок участия?

–Гм?– Яего явно ошеломила.– Ну да, там что-то значилось… э-э-э… минимум сто мегасекунд. Апочему ты спрашиваешь?

–Все ясно.– Язабираю тарелку и миску с остатками еды и направляюсь в гостиную.– Человеческим младенцам, рожденным в дикой природе в примитивных условиях, требуется не менее половины гигасекунды, чтобы достичь зрелости.

–Ты…– Сэм следует за мной,– …ты думаешь о том же, о чем и я?

Яставлю миску и тарелку на стол у дивана, сажусь на боковой подлокотник, потому что чувствую– если сяду прямо на диван, не поднимусь с него.

–Тогда почему бы тебе не сказать мне, что ты думаешь?

–Яне знаю.– Значит, не хочет говорить. Сэм садится на другом конце дивана и глядит на меня широко раскрытыми глазами.– Они следят за нами, не так ли? Все время. Думаешь, о таком безопасно говорить?

Ядую на суп, чтобы он быстрее остыл.

–Нет, но впадать в паранойю нет смысла. Здесь нас как минимум сотня. Числом мы раз в двадцать превосходим экспериментаторов– ну, насколько я знаю. Не хочешь же ты мне сказать, что они собираются отслеживать в реальном времени все, что мы говорим друг другу, еще и прямо в тот момент, когда говорим? Ядумаю, у модема есть программа, заточенная под конкретные сценарии. Кто-то трахает жену– модем регистрирует, чтобы выписать очки рейтинга. Группа неписей видит, как кто-то портит имущество или снимает одежду в общественном месте,– модем регистрирует проступок. Такой расклад отнюдь не подразумевает, что кто-то сидит в режиме коммутатора и все время просеивает инфопоток. Яже правильно рассуждаю?

Вероятно, я ошибаюсь, и, если нашей тюрьмой-оранжереей управляют настоящие теневые структуры, а не придурковатые ученые, отслеживается каждый шаг. Но я не хочу давать им знать, что знаю– или хотя бы предполагаю,– что они существуют. Нет, спасибо. Тем более я не знаю, откуда мне на голову свалилась такая идея.

–Но если за нами чутко следят…

–Слушай.– Яположила свою ложку.– Мы здесь минимум три года, максимальный срок не указан, и мы плодовиты. По-моему, дело обстоит так– кто-то задумал разводить настоящих граждан темных веков. Если ты забыл, это не просто симуляция, а, по существу, вложенный канал реальности– то есть у него есть защищаемый пограничный ассемблер, он и создал тела, в которые нас запихнули. Аассемблеры не просто создают вещи, они их еще и фильтруют. Они– брандмауэры. Системы вроде нашей симуляции де-факто являются независимыми сетями, плотно соединенными Т-воротами и ограниченными межсетевыми экранами, защищающими свои границы от всего, что хочет проникнуть через межсетевые ворота. Через их границы, другими словами. Но может существовать и система, в которой нет Т-ворот. В этом случае она определяется не внутренностью, а как раз границей. Мы здесь функционируем по правилам Юрдона—Фиоре—Хант. Разве это не значит, что любой, кто родится в этом месте, тоже будет подчиняться тем же правилам?

–Акак насчет свободы передвижения?– Сэм выглядит нервным.– Конечно, они не смогут остановить новых людей, если те захотят эмигрировать отсюда?

–Смогут– если эти «новые люди» не знают в принципе, что существует внешняя вселенная, куда можно эмигрировать,– мрачно говорю я. Беру ложку супа и морщусь, обжигая нёбо.– Нам не рекомендовано говорить о прежних жизнях. Ачто, если Фиоре со товарищи немного ужесточат систему социального рейтинга? Скажем, упоминание мира снаружи в присутствии детей будет жесточайше караться? Как тогда бедные нубы местного кустарного разлива выяснят, что существует что-то, помимо симуляции?

–Безумие какое-то.– Сэм потрясенно покачивает головой.– Зачем кому-то делать так? Ямогу понять первоначальную цель эксперимента– исследовать социальные условия темных веков с помощью иммерсивной археологии. Но пытаться создать целую популяцию ортогуманоидов, застрявших в безумном слепке темных веков и даже не знающих, что это лишь историческая реконструкция, а не реальная вселенная?..

–Япока не уверена,– устало говорю я.– Пока не уверена, что все именно так у нас обстоит. Но в этом и проблема. Мы упускаем некие важные данные.

–Точно.– Сэм страдальчески закатывает глаза.– Ане поэтому ли они набирали себе в испытуемые людей сразу после операции редакции памяти?

–Да, наверняка это часть их плана.– Ябросаю на него взгляд через Рубикон дивана.– Но лишь часть.– Мне хочется прямо сказать ему что-то в духе «пора отсюда, на хрен, валить», но это явный перегиб. Инесмотря на все, что я высказала вслух, остаются вещи, о которых я не собираюсь говорить. Например, у меня есть мысль, что никто нас в принципе выпускать не собирается. Никогда, ни при каких условиях. Иесли моя догадка о детях правдива, устроители этого цирка могут быть готовы держать нас здесь неопределенно долгое время. Аведь всегда есть варианты похуже. Иэто я пока не заморачиваюсь главным вопросом– зачем? Ипочему именно мы?