Я – гладиатор. На арене я убиваю. Иногда жестоко, иногда не слишком: как получается. Вне арены я живу обыкновенной жизнью. Я сплю с женщинами, я люблю вкусно поесть, я – человек со всеми присущими ему проблемами и слабостями.

Лезвие – это уже не человек. Это механическое существо для уничтожения. Он гладиатор на арене. Он – гладиатор вне её. Ни одна женщина не сможет ласкать его тело: на её коже останутся кровавые раны.

В этот момент Лезвие высовывает язык. На кончике – стальная заостренная насадка.

Я достаю два ножа.

Публика ликует.

Языком я перекатываю во рту трубочку с отравленными иглами. Нужно во что бы то ни стало попасть в него, причём попасть в голую кожу, а не в его стальное обмундирование. Лезвие идёт ко мне с кошачьей грацией. В свете факелов он прекрасен и страшен одновременно.

Скорее на публику, нежели в попытке напасть, я мечу один из ножей Лезвию в глаз. Он не убирает головы. Он успевает поднять руку и принять удар на тыльную сторону ладони: она металлическая. Я понимаю, что почти ничего не смогу с ним сделать. И тогда я иду ва-банк.

Я просто делаю шаг ему навстречу. Он открывает объятья: его оружием служит всё тело. Прижав к себе, он может раскромсать соперника в клочья. Кажется, он думает, что я собираюсь вступить в ближнюю схватку. Но он ошибается.

Я молниеносно делаю красивое полукруговое движение ножом. Он на секунду отвлекается, следя за ударом, которого нет. Я надуваю щёку и выпускаю иглу. Он дёргает головой.

Попал. В шею.

И тогда Лезвие бросается вперёд. Я бегу прочь и спрыгиваю с помоста, он летит прямо на меня, но я успеваю откатиться в сторону. Он приземляется на руки и ноги, тут же вскакивает и снова бежит на меня. Но яд действует. Я знаю, что сейчас видит Лезвие. Я сам бывал отравлен подобной мерзостью. Земля приближается к его лицу, мир становится выпуклым, руки и ноги движутся крайне медленно. Лезвие цепляется ногой за обломок доски, оставленный рабочими, которые возводили помост. И падает.

Я тут же прыгаю на него сверху, раздирая ноги в кровь о его спину, и с размаху вонзаю нож в его незащищённую шею. Лезвие делает конвульсивное движение и затихает.

Встаю. Штаны висят бахромой, кровь течёт из небольших ранок. Но всё это мелочи, потому что я секунду назад убил Лезвие. Непобедимого гладиатора.

Теперь – самое важное. Я сажусь около трупа и нащупываю место, куда должна была вонзиться иголка. Вот припухлость, а вот и игла. Она крепко засела в коже. В боевом экстазе Лезвие даже не заметил её. Подумал, что это муха.

Извлекаю иголку и прячу в карман. Иду к Жирному. Жирный сияет. Синтик мрачен. На его лице застыло выражение холодной вежливости.

Жирный бросает мне браслет победителя. Ловлю и кланяюсь.

А потом поднимаю руки вверх. Снова эта игра с толпой. Я управляю ей, рёв подчиняется движениям моих рук. Иногда я чувствую, что упиваюсь этим. А потом вспоминаю, что у меня совсем другая цель.

В комнате гладиаторов меня хлопают по плечам, мне говорят слова одобрения. Катина улыбается и целует меня в щёку. Лорны не видно, и это хорошо: прежде чем целовать её, нужно выплюнуть трубочку с ядом.

Завтра предстоит услышать поздравления от тех, кто сегодня ждёт воскрешения.

В том числе и от Лезвия. Если он, конечно, умеет говорить.

* * *

Я просыпаюсь с первым солнечным лучом. Лорна дышит мне в плечо, её рука – на моей груди. Аккуратно выбираюсь из постели, чтобы не потревожить её. Выхожу во двор. У колодца сидит Болт. Он рассказывал мне, что Риггер иногда спускал его в колодец от нечего делать. Почему-то у меня возникает желание сделать то же самое, но я подавляю его.

– Как утро? – спрашиваю Болта.

– Паршиво, как всегда. Тебя Жирный просил подойти к нему.

– Сейчас?

– Нет, конечно. Сейчас он спит. Он вчера сказал, чтобы ты пришёл к нему, как только он будет готов. Он знает, что ты раньше встаёшь.

– Хорошо.

Болт смотрит в небо.

– Мне не терпится, – говорит он.

– Восемнадцать дней. Меньше трёх недель. Потерпи.

– Знаю.

Последний день игр. Последний день наместника Санлона по прозвищу Жирный.

В дверях столовой обретается Пузан. Иду к нему.

* * *

Жирный просыпается около полудня. То есть просыпается он раньше, но около полудня ко мне подходит Носорог и говорит:

– Жирный готов.

Носорог в боях не участвует. Огромный и мощный, он предпочитает место «при дворе», как говорит Жирный. Хотя, мне кажется, мальчик на побегушках – это не его роль.

Я лежу на скамье голый по пояс, загораю. Поднимаюсь вяло, безо всякого желания.

– Пошли.

– Рубаху-то накинь.

Через голову натягиваю рубашку.

Мы минуем двор и оказываемся внутри усадьбы.

– Второй, – говорит Носорог.

Я поднимаюсь первым. Жирный сидит в своём любимом кабинете перед низким столиком, на котором лежат книги. Справа – Мартилла, слева – Кость, за спиной – Эгон и Брак, телохранители. Носорог становится за моей спиной.

Жирный поднимает голову. На нём цветастый халат, украшенный драконами и расшитый золотом.

– Молодец, Чинчмак, – говорит Жирный.

Я чуть склоняю голову: благодарность принята.

– И это не всё. Я знаю, что ты победил его случайно. Если бы он не споткнулся, тебя бы по кусочкам собирали.

Жирный насмехается надо мной.

Я никогда не побеждаю случайно. Но истинную причину своей победы я рассказать не могу.

– Это неважно. Пантера бы, скорее всего, проиграл. Потому что он не привык отступать. А ты молодец, нашёл тактику, не побоялся показать сопернику спину, и выиграл. Впрочем, я ожидал чего-то подобного. Молодец.

К чему он ведёт?

– Если бы здесь был Риггер, вопросов бы не возникало. Он уже давно не дерётся на арене, но в самых ответственных боях я его выставляю, и он не противится. А теперь Риггер ушёл за славой. Или за чем-то ещё – в Столицу. И у меня большой выбор гладиаторов, которых можно отдать на растерзание Вепрю.

Вепрь – это гладиатор из провинции Скволл. Если о Лезвии ходят легенды, то Вепря боятся поминать вслух. Лезвие – человек, пусть и модифицированный чудовищным образом, но Вепрь, как о нём говорят, вовсе не человек. Он мутант, гибрид, что-то кошмарное. Вепря наместник Скволл выставляет от силы раз в пять лет, на самых крупных Играх. Игры, организованные Жирным, – крупные. Вепрь будет тут.

– Это центральная схватка последнего дня, – говорит Жирный. – Лучший из моих гладиаторов будет биться с Вепрем. И, как говорят, будет побеждён.