Возможность подвернулась несколько дней спустя. Энна чувствовала себя достаточно крепкой и могла сидеть на постели, скрестив ноги. Сайлеф не знал, что это значило также и то, что Энна способна ощутить не только его тепло, но и тихие струйки тепла, исходящие от корней травы под ее ногами, и волны тепла от стражников снаружи, сочащиеся сквозь открытый вход в шатер, омывающие ее кожу…

Девушка провела ладонью по лбу, как будто измучившись от попыток зажечь огонь, хотя на самом деле она устала от попыток не делать этого. Это было похоже на то, как если бы призраки всего живого вокруг давили на ее тело, умоляя оживить их. И это ощущение было в тысячи раз приятнее, чем отупение от дурмана.

— Ты стараешься, — сказал Сайлеф. — Я знаю. Я видел твое лицо, когда ты заливала огнем шатры и фургоны. Вспомни то ощущение. Это тебе поможет. Что ты чувствуешь, когда рождаешь пламя?

— Облегчение.

Сайлеф кивнул, как будто понимая:

— А твой брат на поле боя посылал слишком много огня сразу. Это ведь совсем другое дело?

— Я не могу разжечь большой огонь, только понемножку зараз. Может, у него был другой дар.

Сайлеф подумал, потом качнул головой:

— Нет. Если он мог, то и ты можешь, я не сомневаюсь. Похоже, ты вцепляешься в огонь, стараешься управлять им и оберегаешь себя. Интересно, а что может произойти, если ты сдашься на его волю?

«Сдашься…» Это слово напугало Энну.

— Он умер, ты же знаешь, — сказала она. — Он умер оттого, что поджигал, а может, оттого, что сдался.

— Если существует способ с этим справиться, ты его найдешь. — Сайлеф коротко улыбнулся.

— Почему ты так этим интересуешься, Сайлеф? — спросила Энна.

— Чем скорее мы сможем показать Тиедану, что продвигаемся вперед, тем скорее тебе не нужно будет пить «королевский язык».

— И это единственная причина? Ради меня?

Сайлеф откинулся назад, опершись одной рукой о землю, и уставился на Энну немигающим взглядом, как будто предвкушая ее реакцию на его слова.

— Мой отец был солдатом королевской армии. И его отец тоже. Я родился солдатом, и мои сыновья тоже родятся солдатами, если я не смогу ничего изменить.

Сайлеф откашлялся и посмотрел на свою руку. Энна с наслаждением отметила, что наступил один из тех редких моментов, когда Сайлеф чувствовал себя неловко. Самым противным в дурмане было для Энны то, что капитан не мог видеть ее такой, какой она была на самом деле, и потому не мог знать, что воли и силы у нее не меньше, чем у него самого.

— Мне уже трижды предоставлялась возможность продвинуться, — заговорил капитан. — Я возглавлял пятьдесят военных кампаний, и для моего возраста это более чем хорошо. Но я желаю большего. Ты так могущественна, Энна. И то, что ты представляешь собой, то, что ты знаешь, — это еще одна возможность для меня. Однако я верю и в то, что это возможность для тебя, если ты ее не упустишь.

— Ну и чего ты достигнешь, если овладеешь огнем, Сайлеф? Тебе дадут земли? Или даже больше — титул? Поставят тебе памятник на какой-нибудь площади или ты удовольствуешься тем, что люди на улицах будут тебе кивать, а твоей жене будут отрубать куски пожирнее в мясных лавках?

— Я ожидаю повышения в чине, и ничего больше. Полагаю, жители Тиры и знать не будут, с чем это связано. У нас в Тире нет огненных ведьм, они существуют только в сказках. И, кроме того, у меня нет жены.

Энна приподняла одну бровь:

— Нет? А тебе ведь, должно быть, уже за двадцать. — Она вздохнула. — Ничего удивительного в том, что ты не нашел жены, ведь ты из тех парней, которые похищают бедных девушек и делают вид, что сочувствуют им.

— А ты, моя госпожа? Тебя ждет дома муж или хотя бы жених?

Энна окатила его бешеным взглядом.

Сайлеф покачал головой словно в удивлении:

— Нет? Но тебе, должно быть, уже семнадцать. Впрочем, это неудивительно. Как жаль, что твоя матушка не сумела выносить девицу поостроумнее или хотя бы со смазливым личиком.

— Ты негодяй, — с некоторым удовольствием произнесла Энна.

— Вот как? — Сайлеф сменил позу, встав на колени и набрав в горсти соломы.

Энна толкнула его в плечо и резко отодвинулась.

— Полегче, — сказала она. — Что это ты делаешь? Нечестно нападать на девушку, лишенную сил.

— О, а я-то думал, что ты вполне пришла в себя, моя госпожа, а у меня приказ проверять, насколько ты слаба, — конечно же, ради предстоящих пыток.

Он начал метать в Энну соломинки, как будто это были копья, а Энна отбивала их. Казалось, Сайлеф полностью сосредоточился на этом занятии, хотя Энна заметила, что правый уголок его рта чуть подрагивает, как будто капитан изо всех сил сдерживает улыбку.

— О, вот хороший удар! — воскликнул Сайлеф.

Энна насмешливо вздохнула:

— Ты чуть не выбил мне глаз.

Она собрала упавшие соломинки и стала бросать их обратно. И вдруг заметила, что смеется.

— Капитан! — позвал кто-то снаружи.

Сайлеф встал, стряхнул солому с волос и сразу утратил всю игривость.

В шатер вошел стражник:

— Капитан, вас требуют немедленно.

— Да, Пол. — Сайлеф, нахмурившись, посмотрел на Энну и сказал: — Пей свой чай.

Энну как будто ударили. «Каков же ты, капитан? Который ты — настоящий?»

— Пей чай! — повторил Сайлеф. — Я не знаю, когда вернусь.

Энна злобно схватила чашку, пролив немного жидкости на руки, и залпом выпила. Из-за того, что она проглотила пойло слишком быстро, оно обожгло ей горло. Энна почувствовала, как у нее начал распухать язык.

Сайлеф смотрел на ее горло, проверяя, действительно ли она все проглотила, а потом еще постоял рядом, ожидая, когда отрава уляжется в желудке пленницы.

— Вам бы поспешить, капитан, — сказал Пол.

Сайлеф кивнул и пошел к выходу. Но обернулся:

— Я вернусь как можно скорее, Энна.

Она поняла, что он имел в виду. Он всегда был рядом, когда Энна пила зелье, утешал ее, пока застывало ее тело, а мир вокруг словно исчезал. И снова девушка недоуменно подумала: «Он сидит рядом, чтобы убедиться в действии дурмана, или просто потому, что ему этого хочется?»

В то самое мгновение, когда Сайлеф вышел, Энна бросилась в угол шатра и быстро подняла лежащую на земле подстилку. Сунув пальцы в рот, Энна вызвала рвоту, и проглоченная ею жидкость вылилась на землю, а Энна тут же накрыла мокрое пятно подстилкой и улеглась, пока никто не вошел и не увидел ее.

Но какая-то часть дурмана успела проникнуть в ее тело. Терпкий, кислый вкус «королевского языка» как будто полностью накрыл ее, и этот вкус набросил тонкую пленку на ее глаза, высушил кожу на кончиках пальцев. Руки Энны отяжелели, из-за легкого головокружения трудно было держать глаза открытыми. Но она все-таки могла думать, и сны не унесли ее в обжигающую тьму. Это должно было скоро пройти, и тогда она как-нибудь одолеет Сайлефа (от этой мысли Энне почему-то стало не по себе) и сбежит, сжигая все на своем пути, если понадобится.