Экономическое развитие в Азии оставит в наследство богатые, сложные экономические структуры, прочные международные связи, преуспевающую буржуазию и благополучный средний класс. Все это должно привести к возникновению более плюралистичной и, возможно, более демократичной политики, которая, однако, не обязательно будет более прозападной. Усиление могущества, напротив, послужит стимулом развития азиатской самоуверенности в международных делах и попытках направить глобальные тенденции в сторону, неблагоприятную для Запада, и перестроить международные институты таким образом, чтобы там не использовались западные нормы и модели. Исламское возрождение, как и схожие движения, включая Реформацию, также оставит после себя значительный след. Мусульмане будут иметь намного более ясное представление о том, что у них есть общего и что отличает их от не-мусульман. Новое поколение лидеров, которое придет к власти после того, как поколение мусульманского “пика молодежи” станет старше, не обязательно будет фундаменталистским, но будет более предано идеалам ислама, чем его предшественники. [c.181] Усилится индигенизация. Исламское возрождение создаст сеть исламистских общественных, культурных, экономических и политических организаций в рамках стран и международных союзов более крупных обществ. Кроме того, Исламское возрождение покажет, что “ислам – это решение” проблем с моралью, идентичностью, смыслом и верой, но не проблем социальной несправедливости, политических репрессий, экономической отсталости и военной слабости. Эти неудачи могут вызвать всеобщее разочарование в политическом исламе и вызвать определенную реакцию против него, а также подтолкнуть к поиску альтернативных “решений” этих проблем. Вероятно, может возникнуть даже более яростный антизападный национализм, который будет обвинять Запад во всех неудачах ислама. Есть и другая возможность: если в Малайзии и Индонезии продолжится экономический прогресс, они смогут передоложить “исламскую модель” развития, которая будет конкурировать с западной и азиатской моделями.

В любом случае, в ближайшие десятилетия экономический рост в Азии будет оказывать глубоко дестабилизирующий эффект на установивший международный порядок, где доминирует Запад, а развитие Китая, если оно продолжится, приведет к значительным изменениям в соотношении сил среди цивилизаций. Кроме того, Индия может добиться бурного экономического роста и заявить о себе как о главном претенденте на влияние на мировой арене. Тем временем рост мусульманского населения будет дестабилизирующей силой как для мусульманских стран, так и их соседей. Большое количество молодежи со средним образованием будет продолжать подпитывать Исламское возрождение и поощрять мусульманскую воинственность, милитаризм и миграцию. В результате этого в начале двадцать первого века мы станем свидетелями продолжающегося возрождения могущества и культуры не-западных обществ, а также увидим столкновение народов из не-западных цивилизаций с Западом и друг с другом. [c.182]

Некоторые читатели могут удивиться, отчего выражение “Исламское возрождение” пишется с большой буквы. Причина в том, что этими терминами описывают чрезвычайно важные исторические события, затрагивающие, по меньшей мере, одну пятую человечества и не менее важные, чем Американская революция, Французская революция или Русская революция, а также сравнимы и схожи с протестантской Реформацией в западном обществе, чьи названия пишутся с прописной буквы.

Общее название Алжира, Марокко и Туниса. – Прим. перев.

Под влиянием модернизации глобальная политика сейчас выстраивается по-новому, в соответствии с направлением развития культуры. Народы и страны со схожими культурами объединяются, народы и страны с различными культурами распадаются на части. Объединения с общими идеологическими установками или сплотившиеся вокруг сверхдержав уходят со сцены, уступая место новым союзам, сплотившимся на основе общности культуры и цивилизации. Политические границы все чаще корректируются, чтобы совпасть с культурными: этническим, религиозными и цивилизационными. Культурные сообщества приходят на смену блокам времен “холодной войны”, и линии разлома между цивилизациями становятся центральными линиями конфликтов в глобальной политике.

Во времена “холодной войны” страна могла не принадлежать ни к какому блоку, что многие и делали, или, как поступали некоторые, переходить из одного союза в другой. Лидеры страны могли принимать решения на основе своих соображений относительно интересов безопасности, расчетов соотношения сил и своих идеологических предпочтений. В новом мире центральным [c.185] фактором, определяющим симпатии и антипатии страны, станет культурная идентичность. Да, страна могла жать вступления в блок во время “холодной войны”, но она не может не иметь идентичности. Вопрос “На чьей вы стороне?” сменился более принципиальным: “Кто вы?”. Каждая страна должна иметь ответ. Этот ответ, культурная идентичность страны, и определяет ее место и мировой политике, ее друзей и врагов.

1990– е годы увидели вспышку глобального кризис идентичности. Почти везде, куда ни посмотри, люди спрашивали себя: “Кто мы такие?” “Откуда мы?” и “Кто не с нами?”. Эти вопросы были центральными не только для народов, пытающихся построить новые национальные государства, как в бывшей Югославии, но и для многих друг, В середине 90-х среди стран, где активно обсуждались вопросы национальной идентичности, были: Алжир, Кана Китай, Германия, Великобритания, Индия, Иран, Япония, Мексика, Марокко, Россия, ЮАР, Сирия, Тунис, Турция, Украина и Соединенные Штаты. Наиболее остро вопрос идентичности стоял, конечно же, в расколотых государствах, в которых проживают значительные группы людей из различных цивилизаций.

Когда приходит кризис идентичности, для людей в первую очередь имеет значение кровь и вера, религия и семь Люди сплачиваются с теми, у кого те же корни, церковь, язык, ценности и институты и дистанцируются от тех, у кого они другие. В Европе таким странам, как Австрия, Финляндия и Швеция, которые в культурном плане принадлежат к Западу, пришлось “развестись” с Западом и стать нейтральными в годы “холодной войны”. Сейчас они смогли присоединиться к своим братьям по культуре из Европейского Союза. Католические и протестантские страны бывшего Варшавского договора – Польша, Венгрия, Чешcкая Республика и Словакия – стремятся вступить в Евросоюз и НАТО, и их примеру следует Прибалтика. Европейские державы явно дают понять, что они не хотят принимать [c.186] мусульманскую страну, Турцию, в состав Европейского Союза и не слишком рады видеть вторую мусульманскую страну, Боснию, на Европейском континенте. На севере развал Советского Союза привел к появлению новых (и старых) моделей взаимоотношений среди прибалтийских стран, а также их отношений со Швецией и Финляндией. Премьер-министр Швеции открыто напоминает России, что прибалтийские республики – часть шведского “ближнего зарубежья” и что Швеция не сможет сохранять нейтралитет в случае, если Россия нападет на них.