– Да неужели? – У Ал вытягивается лицо. – Нет, я вижу, что Линну всерьез переклинило на этой хипповской зауми, но когда мы давеча курили с Йоханном, он мне показался вполне нормальным. Может, они это ляпнули, лишь бы ее успокоить? Ты же знаешь, ей иногда какая-то вожжа попадает под гузку… Обожди пару деньков, все образуется.

– Ал, если честно, я просто хочу домой. Мне это место уже вот где. Вчера был не день, а кошмар. Мне будто воздуха не хватало.

– Ох, понимаю… Короче, слушай сюда. Я расспрошу Йоханна насчет прогноза погоды, когда можно будет еще разок попытаться. Линна, к примеру, уверяет, что наступил сезон муссонов, теперь каждую ночь будет лить как из ведра. И это, кстати, очень странно: столько времени угрохать за ноутбуком, собирая информацию о Непале перед поездкой, и не заметить, что на носу дождливый се…

Она внезапно умолкает, потому что возле нас возникает худая бородатая личность. Фрэнк без приглашения усаживается рядом; мало того, по собственному почину угощается сигареткой из пачки Ал.

– Вот что, барышни, – говорит он из угла рта, прикуривая от зажигалки. – Извините за вторжение, но Айзек зовет всех в медитационный зал. Срочное собрание. Кое-кто умер.

* * *

В зале колышется горячее людское море. Народ занял все свободные места, сидит скученно, бок о бок, вытянув шеи в сторону алтаря, где с закрытыми глазами стоит Айзек. Дейзи устроилась у правой стены, втиснувшись между Йоханном и Раджем. Когда мы входим в комнату, держась позади йогов-дилетантов, ее замечает и Линна. Она машет рукой и лезет к Дейзи, переступая через перекрещенные ноги сидящих. Ал двигается было за ней, но на полпути замирает и оборачивается ко мне. С ее лица сползает улыбка; она не знает, продолжать ли идти за Линной или остаться со мной. Тем временем в зал вливаются все новые люди, наконец перекрывая проход между нами. Тогда Ал идет дальше, а я опускаюсь, где и стояла, попутно задев плечом Минку, одну из давешних шведок. Состроив извиняющуюся гримаску, наконец усаживаюсь и, обняв себя за колени, стараюсь сделаться совсем крошечной и незаметной.

Атмосфера набухла ожиданием. Никто не разговаривает, и всякий раз, когда под кем-то скрипит доска, народ принимается вопросительно озираться по сторонам.

У ног Айзека сидит парень, которого я раньше не видела. Крупный, если не сказать грузный; с бритой головой и бородищей, в майке «ЭйСи-ДиСи» и обрезанных по щиколотку камуфляжных штанах. Я бы не дала ему больше двадцати двух, но он обводит нас взглядом, который скорее принадлежит человеку раза в два старше.

– Всем здравствуйте. – Голос Айзека застигает меня врасплох. – Спасибо, что сразу пришли. Как видите, Гейб вернулся. – Он показывает на парня.

Кое-кто кричит «привет», машет руками, однако Айзек, качая головой, заставляет всех умолкнуть.

– К сожалению, у меня плохие новости. Просто чудовищные… – Последние слова он произносит надтреснутым голосом и зажмуривается. А когда вновь открывает глаза, по его щекам бегут слезы. Айзек не пытается их стереть, и озадаченный людской гул заполняет все помещение. – Группа каких-то отморозков ограбила наших друзей по пути сюда, а Рут толкнули так, что бедная девушка упала и ударилась головой о камень. Они убежали, прихватив с собой ослика с провизией, и Гейб на себе нес Рут, пытаясь в дороге хоть чем-то помочь, но… Она умерла у него на руках.

Коллективный «ох», а сразу после него какофония голосов. Салли, сидящая возле Раджа, с рыданиями бросается тому на грудь. Единственный, кто никак не реагирует, – это Гейб. Он просто сидит, уронив голову и сложив ладони на коленях.

Айзек вскидывает обе руки; выкрики и плач затихают до глухого ропота.

– В среду, в десять часов вечера, на берегу реки состоится прощание. А сегодня в три часа пополудни там начнется сбор дров для погребального костра, так что нам нужны добровольцы.

– Вы собираетесь ее кремировать? – Слова сами собой вылетают у меня изо рта. – Здесь?

Айзек кивает.

– Даже не поставив в известность ее семью?

– Эмма, мы и есть ее семья.

– Вы знаете, кого я имею в виду. Ближайших родственников. Родителей, братьев, сестер.

– Мы ей и братья, и сестры, – доносится из угла голос Айсис.

– Она бы сама так захотела, – подхватывает еще кто-то.

Теперь то там, то здесь звучат новые возгласы: «Она любила нашу коммуну», «Всю себя посвятила «Эканте», «Здесь ее настоящая родина». Я вдруг испытываю приступ удушья, как если бы из комнаты высосали кислород. Я смотрю на Дейзи, но та отворачивается; Ал тоже не хочет встречаться со мной взглядом. Скорчилась, уткнулась лицом в поджатые к груди колени. У Ал нет иммунитета против разговоров о мертвых, будь то Томми или кто-то еще. Как-то раз, когда мы сидели в пабе и Дейзи поинтересовалась, какую музыку кто из нас хотел бы на собственные похороны, Ал чуть ли не в истерике выскочила на улицу.

– Так что же получается? – говорю я. – Вы ее просто-напросто кремируете, даже ничего не сообщив родственникам? И непальской полиции тоже? Вы считаете, это нормально?

Айзек дарит мне долгий сочувствующий взгляд – дескать, «куда уж тебе понять…».

– Ну хорошо, Эмма, каким конкретно образом ты предлагаешь это проделать? У нас нет ни Интернета, ни телефона, ни даже почтового ящика. Предположим, мы рискнем спуститься в Покхару, невзирая на опасность очередного ограбления, – и что дальше? Ведь у нас нет никакой информации о ее родителях. Я даже не могу сказать наверняка, как ее фамилия.

У меня перед глазами тут же встает картинка: мы с полнейшей готовностью отдаем свои паспорта в самый первый день.

– Да, но ведь паспорт остался? И если отнести его в британское консульство, я уверена, что по своим каналам они выйдут на ее родителей.

Темноволосый мужчина, что сидит передо мной, оборачивается и раздраженно шипит: «Да сядь уже, хватит позориться!», однако Айзек останавливает его взмахом руки.

– Эмма новенькая. Она не понимает.

Мужчина напоследок меряет меня уничижительным взглядом, затем дергает плечом и отворачивается.

– После детоксикации Рут сожгла свой паспорт, – поясняет Айзек. – Так поступают все, кто принял решение расстаться со своим прошлым и стать частью нашей коммуны. Она сама сочла это нужным. Да, я понимаю, тебе это кажется странным, ведь ты привыкла к другому порядку вещей. Если хочешь, я позднее мог бы все объяснить подробнее.

Чего мне хочется, так это узнать, что конкретно он подразумевает под «детоксикацией», но мысль о том, что народ, чего доброго, вновь меня зашикает, останавливает мой язычок. Все и так уже волком смотрят, хотят, чтобы я заткнулась и знала свое место. Воздух опять какой-то клейкий из-за курений, не дает нормально вздохнуть, вязнет в гортани, липнет к губам; в комнате жарко и душно. Я оглядываюсь за плечо. Какого дьявола они закрыли дверь? Фрэнк перехватывает мой взгляд и хмурится.

– Ну так как? – спрашивает Айзек. – Побеседуем потом?