Папа римский спешно пытался поднять Европу на борьбу с безбожными чужеземцами, а обиженный на него император Фридрих принялся… договариваться с Батыем!

Король Бела, укрывшийся в Загребе, молился только об одном: чтобы Батый забыл о его существовании! На его беду, у монгольского хана оказалась прекрасная память, уже в ноябре отдохнувшие тумены принца Кадана перешли Дунай и встали под стенами Загреба. Вскоре туда подтянулись и основные силы Батыя. И снова войско Белы было разгромлено, но ему удалось бежать. За неуловимым мадьярским королем принялся гоняться Кадан.

Монгольские войска захватывали город за городом, место встречи было назначено на территории Болгарии, куда каждое крыло шло своим путем. Принц Кадан не смог догнать уж очень резво удиравшего Белу, но до побережья Адриатического моря дошел.

В начале весны 1242 года на территории Сербии в ставку Батыя примчался гонец из Каракорума. Было понятно, что он очень спешил и привез какое-то слишком важное известие. А еще – что это известие не из хороших.

Бату выслушал его наедине, но скрывать не стал: в Каракоруме еще в декабре умер Великий хан Угедей! Своим преемником он назначил внука Ширамуна, а регентшей Туракину, мать хана Гуюка. Батый смог не выдать своих мыслей и чувств, хотя догадаться о них было нетрудно. Уж с кем, а с Туракиной хан не дружил вовсе! Спасало только слишком большое расстояние от Каракорума, даже гонец добирался несколько месяцев.

Над огромным становищем, вольно раскинувшимся в долине, разнеслись звуки кобыза и заунывные голоса шаманов, оплакивающих Великого хана. В небо взметнулись искры огромного костра. День за днем продолжалась траурная церемония. Но это оказался не последний траур, Батыю принесли известие о кончине его любимого учителя, опытнейшего полководца Субедей-багатура.

Пожалуй, второе известие потрясло хана больше первого. Великий хан Угедей давно делал все, чтобы закончить свой земной путь как можно скорее, он беспробудно пьянствовал. Никакое даже здоровое тело не могло вынести столь обильных возлияний, так что его смерть была предрешена. Как, собственно, и смерть старого Субедея, ведь впервые он направил своих коней на запад двадцать лет назад, уже будучи немолодым. Батый давно не видел своего наставника, давно не слышал его мудрых речей, но хорошо знал, что стоит пожелать, и можно посоветоваться с опытным учителем, к тому же так хотелось рассказать Субедею о своих успехах! Не получилось…

Позже оказалось, что весть о смерти Субедея была ложной, кто-то поспешил сообщить о тяжелобольном багатуре как об умершем. Хан наказал виновных и всех, кто подвернулся под руку, и очень радовался второму рождению своего наставника, но это было позже. А тогда он тосковал…

Батый сидел, глядя в темное звездное небо, и размышлял. Смерть двух столь значимых людей говорила о том, что западный поход пора заканчивать. Воины дошли до последнего моря, увидели его волны, пора обратно, это было ясно. Только вот куда обратно? Ясно, что не в Каракорум, его улус – Дешт-и-Кыпчак, только где ставить столицу?

К утру хан понял, к чему лежит его душа, он уже знал, где будет его становище, где будет Сарай-Бату – по ту сторону Итиля, где степь так похожа на родную монгольскую!

Европа могла вздохнуть спокойно, Батый повернул коней на восток…

Беда не приходит одна, захватчики тоже. Едва почувствовав, что какая-то земля ослабела в борьбе с врагом, на нее, словно воронье на добычу, слетаются желающие поживиться, оторвать и себе кусок.

Еще не зная о наступлении ордынского войска, северо-западные соседи Руси готовили на нее свой поход…

Едва перестали приносить страшные вести с юга о разоренных татарами землях, о сожженных городах, загубленных жизнях, едва только стали возвращаться домой немногие сумевшие избежать смерти русичи, едва в Новгороде снова зашумел Торг, как угроза появилась на сей раз с запада (хотя когда у Новгородских земель ее не было?). Слишком много тех, кому не давал покоя богатый город, кому хотелось прибрать к своим загребущим рукам его Торг и амбары, его пристани и склады, поработить его вольных людей, заставить работать на себя, порушить православные крепости, изгадить землю Новгородскую…

На западе и на северо-западе снова строили свои планы захватчики, собирали рать на вольный город. Потому не было у князя Александра Ярославича свободной минуты, не было возможности долго нежиться под боком у молодой, красивой и ласковой жены.

Зять короля Швеции Эрика Эриксона Биргер в который раз заводил со своим родственником один и тот же разговор, убеждая его, что пора выступать в новый поход. В действительности Швецией давным-давно правит Биргер, король Эрик слишком слаб и нерешителен, по любому поводу советуется с мужем своей сестры Ингеборги. Зять короля – самый богатый землевладелец в Швеции, но ему все мало. Теперь Биргер нацелился на земли Гардарики и уже давно убеждает Эрика, что лучшего времени для выступления не найти. Поддавшись на его уговоры, король два года назад даже объявил ледунг – общий сбор в поход. Это серьезное предприятие, нужно хорошо подготовиться. Ни для кого не секрет, что идут на Гардарику. Но до самого последнего времени рыцари особой прыти почему-то не проявляли. Сегодня Биргер сообщил королю о булле папы Григория, которой тот не просто объявил войну еретику новгородскому князю Александру, но главное – обещал прощение всех грехов тем, кто в походе будет участвовать.

Это большой подарок от папы, грехов у любого накопилось немало, найдется что прощать. И все равно их надо подгонять, чтобы тронулись с места. Епископ Томас вздыхал:

– Что за рыцари в Швеции и Норвегии?! Во Франции и звать не надо, сами рвутся.

Ему хмуро объясняли, что воевать в рыцарском облачении в болотах Гардарики не слишком удобно. Епископ снова всплескивал ручками:

– Не об удобстве думать надо, дети мои, а о Божьей воле!

Иногда, глядя на толстенького, розовощекого епископа, Биргер задумывался, верит ли он сам в то, что твердит другим? Однажды, заметив, как тот прячет подаренную золотую фабулу, понял, что не верит. Но все теплые места рядом с папой уже расхватали, сидеть в крошечном городке с маленьким приходом не хочется, вот и отправился англичанин за тридевять земель уговаривать шведов нести правильную веру далеким жителям Гардарики. А иногда Биргеру казалось, что верит. В такие минуты глаза епископа светились не сальным блеском, как при виде пухленькой красотки, а настоящим огнем, способным зажечь сердца слушателей. Но минута озарения проходила, и епископ снова следил взглядом за крутыми бедрами своей служанки или с вожделением облизывался, держа в руках огромный кусок зажаренного поросенка.

Но епископа Биргер готов был терпеть как неизбежное зло, правда, если тот не приставал к самому Биргеру. К чести Томаса, он быстро понял, что с зятем короля лучше не связываться, здоровее будешь, и при нем больше помалкивал. Сложнее с королем. Эрик не мог решиться сделать последний шаг, просто объявить дату начала похода.

Они сидели в покоях самого Биргера, тот не доверял окружению короля и старался вести серьезные разговоры у себя в замке. Для этого то и дело приглашал Эрика то на охоту, то просто на пирушку «по-семейному». Король слабоват во всем, у него даже детей нет, но в одном почему-то упорствует – не хочет воевать с Русью.