— Но что это такое? Ты знаешь?

— Еще бы не знать! — прокричал, перекрывая вой ветра и свист, гусляр. — Помнишь, Сирин… то есть Сур-Топаз про Соловья, брата Одихманова, говорила?.. Это он и есть! Сирин, верно, сестра ему! Он прознал, что с нею и с братом стало, и теперь за нами гонится!

Услышав такое, Властимир осадил Облака и развернулся навстречу нарастающему свисту и урагану, что катился по лесу, как снежный ком с горы, выхватил меч и поднял щит.

— Ты что задумал? — бросился к нему Буян.

— Я брата его одолел, неужели перед ним отступлю?

Буян не успел ответить — раздался новый свист, да такой силы, что Облак упал на колени, а сам Властимир усидел в седле с большим трудом. С деревьев посыпалась листва и мелкие веточки.

— Не совладать тебе с ним, княже! Едем — может, оторвемся!

Облак сам был рад умчаться прочь, да и уверенность князя сильно поколебалась. Властимир не стал спорить с гусляром, хотя не был уверен, что им удастся уйти от погони — свист раздавался все ближе и ближе, а за деревьями порой мелькало что-то огромное и темное.

Испуганные свистом кони мчались по лесу, а за ними катился ураган. Ветер дул в спины и все усиливался. Трещали ветки над головой, стонали дубы, и Буяну уже показалось, что за ними опять гонится вестник Гамаюн.

Впереди развиднелось, и кони вылетели на крутой берег реки. Ивы склонились над темной водой, вода подмывала берега. Лес и река словно вели спор — кому будет принадлежать земля.

Всадники еле успели осадить лошадей, иначе те с разгону могли сорваться с обрыва вниз. Властимир не успел и рта открыть, чтобы сказать, что на сей раз выхода нет и придется сражаться, как Буян выехал на пляшущем Воронке впе-пед на самый обрыв, и, горяча коня, закричал, вскинув руку:

— Уж ты гой еси, быстра реченька! Защити-укрой нас от ворога! А уж я тебя, быстра реченька, за такое дело пожалую! — И махнул в седле поклон до гривы Воронка.

Ненадолго замер, прислушиваясь, и поманил князя:

— Скачем!

Тот не очень поверил, что гусляр смог договориться с рекой. Ничто не указывало на то, что река услышала призыв Буяна.

Но они не проскакали и двух поприщ, как под корнями одной ветлы, что держалась за берег только половиной корней, у самого уреза воды открылась узкая заберега. Над ней нависал обрыв, а совсем рядом плескалась вода. Будь уровень чуть выше, ее нипочем бы не разглядеть.

Не теряя времени, Буян направил Воронка прямо туда. Послушный конь сиганул с берега, чудом не сломав ноги. Следом за ним под обрыв спрыгнул и Облак.

Лошади встали на тесной песчаной полоске плечом к плечу, и в ту же минуту вода стала прибывать. Не успел Властимир ахнуть, как она поднялась до колен, хлынула в сапоги, дошла до стремени и только тогда остановилась. Но гусляр был спокоен.

Спешившись, всадники зажимали лошадям ноздри, чтобы им не пришло в голову заржать или фыркнуть, выдавая свое присутствие. Над их головами зашумело, и что-то большое пролетело на другую сторону реки так быстро, что сквозь свисающие корни ничего нельзя было разглядеть. Только на той стороне послышался треск ломаемых ветвей, топот и злобный свист. Он повторился пару раз, удаляясь, и наконец все затихло.

Только после этого вода начала медленно отступать, но и после того, как опять открылась заберега, всадники не спешили выбраться из-под защиты обрыва. Наконец Буян припал ухом к земле, прислушался и мигнул князю с улыбкой.

Они вывели лошадей на берег, вылили из сапог воду, а затем Буян, порывшись в тороках, выудил оттуда цветастый расшитый платок. Почтительно поцеловав его, он с силой оросил его в воду. Упав в реку ярким пятном, тот плавно заскользил по течению, а гусляр молвил с поклоном:

— Многая тебе лета, быстра реченька. Твоего я не знаю имени, но уж ты будь в том уверена — я твоей не забуду милости!

Властимир с любопытством косился на него и, когда они отъехали подальше, не выдержал и спросил:

— Откуда этот платок у тебя, гусляр? Вроде ты ни о ком не вздыхаешь…

— А может, и вздыхаю! — беспечно молвил тот и, помолчав, добавил: — Платок этот — память о матери: все, что у меня осталось!

— От матери? — удивился Властимир. — Но как же ты мог пожертвовать этим, да еще реке?

— А ты не понял, княже? — Буян был серьезен. — Река нам жизнь спасла — она нам теперь как мать. Нечестно было бы ей за такое не отплатить.

Властимиру ничего не оставалось, как только промолчать — гусляр был прав.

— Я вот что думаю, княже, — молвил тот немного погодя. — Соловей опять на наш след может напасть, да и разгром, терема Сур-Топаз нам даром не пройдет. Рано или поздно, а за нами отправятся те, кому Соловей и та девица служат. С ними мы не справимся, а нам теперь во что бы то ни стало надо к Змею попасть — мнится мне, не только Сур-Топаз ему людей поставляла. Поэтому следует нам свернуть с пути — все равно мы со Змеем встретимся.

— А не заблудимся?

— Положись на меня, княже! — улыбнулся гусляр. — Нам сейчас самое главное — на время исчезнуть, чтобы живыми остаться. А дорогу потом всегда найти можно — мнится мне, половина путей к Змею приводит!

И он первым, не раздумывая, свернул на восток — так как путь на запад им отрезала река.

Чистомысл предупреждал о путеводной звезде Полынь. Но волхв не знал, с чем придется столкнуться его посланцу и его спутнику. А потому гусляр был в себе уверен — в случае чего он сумеет найти дорогу. Высоко над ними, невидимей в дневном свете, пролетел маньяк. Он спешил в Ласкову.

От предков, на которых на этой планете больше всего были похожи змеи, Хейду досталась способность обнаруживать предметы с закрытыми глазами — распознавая их по теплу. Так он, еще не полностью придя в себя, уже знал, что находится в подвальном маленьком помещении — что было не ново, так как его народ давно уже предпочитал селиться под землей, — и что подле него время от времени появляется одна и та же женщина из местных. Хейд уже давно знал в теории жизнь населения планеты и понял, что эта женщина, судя по всему, все это время его лечила. Удивление вызывали только два вопроса — первый: подействуют ли на него ее снадобья, потому что он и сам знал, что нуждается в помощи, и второй: почему она это делает? Если в благодарность за то, что он сохранил или пытался сохранить жизнь тому человечку, на которого бросился зверь, то все еще больше запутывалось — ведь, судя по всему, она не имела отношения к эксперименту: ее параметры были совершенно иными. Об этом Хейд мог судить наверняка: опознавательный прибор все еще находился у него на руке.

Что ж, ему придется установить с ней контакт и выяснить, каким образом она связана с подопытными экземплярами и как ему их найти.

Он постарался придумать подходящую легенду, объясняющую его присутствие здесь и знание их языка — его гэты изучили с помощью ранее отловленных аборигенов, — и, выбрав момент, решил пойти на контакт.