Риандра отвела глаза. Тихо призналась:

— Всегда было так. Наверное, я очень провинилась перед покровителем клана, но… я не чувствую хранителя дара, таинэ.

Опустив голову, сара быстро вышла, и я не успела спросить, означает ли это, что дар уже не вернется к видящей. И что тогда мне делать? Кто откроет мне путь домой?

На пороге Риандра оглянулась.

— Вы не должны доверять советникам Дэйтара, таинэ. Они слишком любят хаора, чтобы допустить ваш с ним действительный брак. В лучшем случае он будет номинальным до полной инициации последнего из Орияров. И еще. Я помню свои прежние видения. В одном из них ваша звезда, летевшая по темному небу Суаф, разделилась на три абсолютно одинаковые части. Я не знаю, что это может означать.

— Спасибо за откровенность, сара Риандра.

Дверь за ней закрылась, а я надела цепочку с чееритом на шею и задумалась. Тройная звезда — это Тома-Тирра-Тайра? Три имени, которые я носила? Три мира, в которых я жила? Или что-то еще? Поскорее бы нашелся хранитель!

Но тут же мне стало не до размышлений о странном предупреждении Риандры. За меня взялся истосковавшийся Аркус, завопивший, едва за Риандрой закрылась дверь: «Птичка Кьорвей!»

К нему у меня тоже была масса вопросов, но скорее теоретических. Как дух и душа могут существовать независимо друг от друга? Кем все-таки сейчас является Аркус — духом, или его нужно как-то иначе называть, если он способен испытывать живые эмоции, чувствовать живой мир и даже как-то воздействовать на физические предметы, тот же чеер. Разумный полтергейст? Призрак? Потусторонняя сущность, живущая по законам тонкого мира?

«Мы с тобой потом об этом поговорим, птичка Кьорвей, — пообещал Аркус. — Мне не терпится рассказать тебе, что я узнал, когда меня выбросило из чеер-шара и закрутило потоками энергий. Знаешь, куда я попал? О! Ты даже представить не можешь!»

Аркус то и дело сбивался на некромантско-магическую терминологию, поэтому из его рассказа потустороннего путешественника я многое не смогла понять. Но из того, что удалось разобрать, вырисовывалась такая картина.

В каждом клане суафитов, которые называют себя Проводниками Смерти, существуют отряды стражей. Не столько для поддержания порядка среди жителей сферы, сколько для отлова различного рода нарушителей границ, как проникших во плоти, так и бесплотных.

Для последних сущностей некромантами и менталистами построены еще и уловители — магические артефакты, способные притянуть, словно громоотвод молнию, тонкие астральные и ментальные тела — блуждающих духов (пока я решила так называть бестелесную личность Аркуса и ему подобных, чтобы не путаться в определениях души и духа). Своих воинов суафиты не хотели терять даже после смерти.

Но Аркус был так разъярен, а сила магического выброса чеера была так велика, что беднягу разъяло и раскидало в разные стороны.

Его душа — эманация его жизненных сил, его чувств и эмоций, — захваченная в ловушку моего чеерита, оказалась беспомощна, как бессловесный бешеный зверь в клетке. Мои чувства он мог уловить, но не сразу смог осознать, смирился и впал в апатию. Уснул.

А его дух — эманация чистого разума, памяти и воли, то есть, собственно, личность Аркуса, или, в некоторых формулировках, монада, — отброшенный в противоположную сторону, благополучно миновал стражей и уловители клана, попал в стихийную пространственную воронку и перенесся в неизвестный мир, полный жутких, лязгающих рукотворных машин, создающих такие же машины.

Его вышвырнуло оттуда, как кувалдой, и Аркус не сумел понять, что именно произвело такой эффект. Возможно, мысль, что он мог бы стать владыкой железного мира, если зацепиться за машину, как за якорь, одухотворить ее и обрести механическую плоть — бесчувственную, бездушную, но практически вечную. Как и власть. Кто бы ни охранял тот мир, страж среагировал чисто и безупречно.

Аркуса, как мячик от сетки, отбросило обратно, прокрутило в невероятных потоках и выплюнуло, как горошину из тростниковой трубки, да еще так удачно, что уловитель опять его не достал. Через миг Аркус узнал почему: он попал… в тело. Бездушное, пустое, как только что вылепленный глиняный сосуд, взрослое человеческое тело. Самый притягательный якорь для беспутного духа.

«Я так обрадовался, птичка Кьорвей, что едва сохранил рассудок. И лишь через какое-то время начал понимать, что это тело только по форме человеческое. Причем женское. Но это не самое ужасное. Кошмар в том, что это было тело взрослой особи, но она никогда не была ребенком, никогда не была живой и не дышала. И внутренние органы у этого странного тела еще не сформировались. Так, зачатки. Ее выращивали как растение! К ней подходили трубки с каким-то жидким раствором и водой, а ее ноги были соединены толстым корнем, как пуповиной, с землей в горшке».

«Кажется, я догадываюсь. Ты каким-то невероятным чудом попал в маргиссу! Это древний зародыш айэ, который переживет даже планетарную катастрофу. Как споры плесени. Ее можно прорастить и превратить в любое тело хоть через тысячу лет. Паноптес-Аркус, ты побил все рекорды невероятности и оказался в подвале Орияр-Дерта, в теле будущей айэни Тайры Вирт!»

«Это было бы как раз весьма вероятно, — возразил Аркус. — Лаори-Эрль, ко всему прочему, еще и мощнейший уловитель для суафитов. Такой, что сработает даже сквозь границы миров. Но, видишь ли, тогда я не попал бы в тело маргиссы. Как я понимаю, если в Орияр-Дерте выращивают айэни Вирт, тело растения уже занято ее духом. Я был бы пойман нашим священным артефактом. Но, увы, я оказался в растении, то есть в неживом веществе, имевшем форму тела».

«Получается, где-то еще растет маргисса. Значит, ты не захотел быть овощем?»

Аркус фыркнул:

«А ты бы захотела? Но слушай дальше. Только сядь, хватит ходить из угла в угол. Надоела тряска, пусть даже на такой прекрасной груди. Кстати, о груди. Она прекрасна!»

«Наглец! Не смей!» — Мои щеки обожгло, как огнем, я схватила кулон с чееритом в кулак, сделала пару кругов по комнате и рухнула на диванчик.

«Я говорю о груди той растительно-овощной девушки, а ты о ком? — невинным тоном поинтересовался Аркус. — Будешь перебивать, больше ничего не расскажу».

«Ах ты, жук… Рассказывай!»

«Я лучше покажу», — хихикнул дух.

И мир для меня раздвоился.

Я одновременно ощущала себя сидящей на диване в богато обставленной гостиной, видела широкое, как ворота, окно во всю стену, приоткрытую створку и колыхавшуюся на сквозняке голубую занавеску с вышитыми на тонком шелке черно-серебряными воронами.

И в то же время я лежала на ровной, холодной и твердой поверхности в хорошо освещенном подвале с низкими сводами из грубо обработанного камня. Светильники были расположены так, что слепили глаза, но я не могла пошевелиться и даже дышать. Все чувства, которые испытывало «мое» голое тело, я скорее сознавала, чем действительно чувствовала, — так с трудом можно расслышать членораздельные слова в гулком горном эхе. Да еще если слышишь это эхо через толстую меховую шапку.