Начальник секретариата Особого совещания при НКВД СССР Хват».

В специальной анкете-меморандуме, отвечая на вопрос: «Можно ли вербовать осужденного и для какой работы?» — следователь написал: «Не рекомендуем, так как будет мало пользы ввиду малоразвитости» (подчеркнуто мною. — А. С.).

Восемь лет день в день долбил мерзлую землю Воркуты крестьянин Сочелович на строительстве Северо-Печорской дороги…

Пришел срок и вернулся Артем-хлебопашец на берег родной Случи, снова зашагал по знакомой тропке к своей хатке в надежде на скорую встречу с близкими ему людьми. Но… не было у него теперь хатки… Дошел до хутора Малые Милевичи, отыскал землянку, вырытую на участке сестры жены, открыл дверцу и шагнул в темноту, слабо освещенную щель, увидел сидевших за дощатым столиком жену и деток своих…

Как соскучились его крестьянские руки по настоящему крестьянскому труду, по пахнущей прелой травой и свежестью, исходящей легкими испарениями, по-весеннему теплой земле…

И двух лет не прошло, как он возвратился домой, и на тебе…

И вот снова душная камера тюрьмы, снова выматывающие душу допросы…

— Где вы находились в момент вашего ареста в марте 1949 года?

— Где крестьянину находиться весной? На огороде разбрасывал навоз под картофель.

— Расскажите, кем конкретно вы были завербованы в агенты польских разведорганов во время вашего перехода государственной границы?

— Вербовке я не подвергался, я уже говорил об этом.

— Вы говорите неправду! Вы были завербованы польскими разведорганами во время вашего допроса по выявлению революционно настроенных лиц. Рассказывайте об этом! Не упорствуйте! Мы заставим вас говорить! — кричал следователь лейтенант И. Горбунов — старший оперуполномоченный УМГБ Пинской области.

— Я говорю правду. О вербовке — я этого ничего не знаю и революционно настроенных лиц я никогда не выдавал и не выявлял. — Артем, имевший опыт десятков допросов, упорно стоял на своем, не признаваясь в предъявленных к нему обвинениях.

— Следствию известно (старый прием, с которым Сочелович снова встретился. — А. С.), что вы завербованы польской разведкой и поддерживали впоследствии связь с работниками польской разведки Петровским и другими.

— Я никогда не был завербован и никакой связи с поляками не поддерживал.

— Прекратите запирательство! — лейтенант затопал ногами, вскочил и пригрозил Артему кулаком. — Кем были завербованы?

Следователю Горбунову нужен был агент вражеской разведки, и он «выжимал» из подследственного то, что нужно для протокола с выводом о признании Сочеловича в ведении разведки в интересах польских разведорганов. Шпионаж, как правило, карался смертной казнью, и потому Горбунов старался изо всех сил — Цанава ставил в пример тех следователей, которые «выводили» подследственному шпионаж.

Следователь заготовил постановление о признании Сочеловича в шпионской деятельности, в котором он указал: «Сочелович при допросе сообщил польской разведке ряд шпионских сведений о Советском Союзе (ранее отмечалось о строительстве оборонных объектов, а теперь — о всем великом Советском Союзе! — А. С.), после чего из-под стражи был освобожден и оставлен на жительство в Польше. Проживая в Польше, занимался клеветническими измышлениями о жизни трудящихся в Советском Союзе и поддерживал тесную связь с польским шпионом Петровским, по заданию которого выявлял и выдавал революционно настроенных лиц».

Лейтенанту Горбунову хотелось, чтобы Сочеловичу к прежним обвинениям в шпионаже в пользу польской разведки добавить еще одно — его контрреволюционные действия — выдачу польразведке «революционно настроенных лиц». Но таких лиц в местечке не было, и Сочелович, как мог, защищался, отвергая весьма тяжелые обвинения, понимая, что за ними просматривается высшая мера наказания.

Тогда следователь начал педалировать вариант связи Сочеловича с бандгруппами Лунинецкого района.

— Расскажите, когда, где и с кем вы встречались из вооруженных людей бандгрупп. Только не лгите — мы все и давно знаем!

— Никаких участников вооруженных групп я не знаю и с ними никогда не встречался…

Вопросы повторялись изо дня в день, как тогда в тридцать девятом, были похожи друг на друга…

12 мая 1949 года заместитель прокурора Пинской области младший советник юстиции Турецкий без проверки и уточнений направляет дело Сочеловича снова на Особое совещание при МГБ БССР с предложением: мерой наказания определить ссылку в отдаленный район СССР на поселение. Обвинительное заключение утвердил министр госбезопасности БССР генерал-лейтенант Лаврентий Цанава. В протоколе конфискации имущества числились: «Бычок белый 1,5 года, телка красная». Рядом названы дети: Мария 1931 г., Татьяна 1940 г., Иван 1949 г.

Кроме тех обвинений, которые были предъявлены Артему в 1939–1940 годах, появились новые: «Проживая в Польше, Сочелович занимался клеветническими измышлениями о жизни в Советском Союзе. Преступная деятельность подтверждена его личными и свидетельскими показаниями».

И снова подтасовка показаний, снова ложь и клевета: никаких свидетельских показаний, обличающих Сочеловича, не было и нет!

Вдогон ему «заботливый» начальник следственного отдела УМГБ Пинской области капитан Криворог шлет депешу начальнику Управления Севпечорлага г. Воркута Коми АССР, запрашивая нужные ему данные о «наличии компрматериалов на проверяемого Сочеловича А. А. за период его нахождения в Северо-Печорских лагерях».

31 августа 1949 года Особое совещание при министре государственной безопасности СССР постановило: «Сочеловича Артема Алексеевича за нелегальный переход госграницы и сообщение иностранной разведке шпионских сведений сослать на поселение в Красноярский край». В тот же день соответствующему начальнику был выдан наряд на этапирование в ссылку на поселение Сочеловича А. А.

С п р а в к а. «На ваш запрос о семье Сочеловича А. А. Указанные вами Сочелович Артем Алексеевич, а также Сочелович П. А., дети — Мария, Татьяна и Иван в Брестской области не проживают». Лунинецкий район по последнему административному делению вошел в состав Брестской области. Этим и заканчивается дело № 54535 на Сочеловича Артема Алексеевича.

И нет теперь на том месте, возле реки, ни хатки — заросла бурьяном небольшая усадьба, ни людей, здесь живших, и только одно уцелевшее дерево — рябина — помнит тех, кто был когда-то рядом, посадивших ее и взрастивших своими руками. Птицы не раз садились на это единственное дерево, торопливо набрасывались на красные сочные ягоды, но тут же, недовольно тряхнув головками с испуганными бисеринками глаз, выталкивали изо рта острыми язычками мякотные плоды — уж больно горькие они на этом дереве… Сколько таких семейных гнездовий было разорено…

Цанаву не останавливали опустошенные деревни, брошенные хутора, заросшие лебедой подворья… Так в конце сороковых годов были арестованы и затем подвергнуты суду сразу 66 человек из двух деревень: из Бояр и Высоких Лип Несвижского района за «пособничество бандгруппам». Все они были осуждены на разные сроки наказания, среди них молодые мужчины и женщины, оставившие в своих хатках и землянках малолетних и грудных детей. Людей осудили за то, что «зашел сосед, поговорили, попили чаю». А к соседу накануне заходил вооруженный человек, и это было достаточно для осуждения судом военного трибунала. Понадобилось вмешательство Верховного суда, и только после этого почти все осужденные были реабилитированы и вернулись к крестьянскому труду, от которого они были оторваны силой.