Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Чего он хочет?
— О! — Она опустила глаза. — Хочет увидеться. Я, разумеется, встречаться с ним не собираюсь. И отвечать не стану.
Макс мысленно вздохнул с огромным облегчением.
Джосси нравилось смотреть, как Кейтлин спит в своей кроватке, но приступы яростного плача дочери вселяли в нее панику и чувство неполноценности. Она никогда не была уверена, что правильно держит Кейтлин, правильно ее кормит или даже правильно разговаривает с ней. А Кейтлин только усугубляла ее неуверенность. В те редкие моменты, когда малышку ничто не беспокоило, она с удовольствием возилась с дочерью. Однако часто Джосси плакала вместе с Кейтлин или просто передавала орущее существо с красным личиком няне, кормилице или Даре. Тем удавалось успокоить девочку гораздо быстрее. Джосси понимала, что она опять демонстрирует свою никчемность, не может справиться с тем, что у любой женщины должно получаться легко и естественно.
Поначалу она даже радовалась, что они с Дарой больше не спят вместе. Роды были очень тяжелыми — просто кошмар. Она так измучилась, что, когда наконец обрела способность логически мыслить, пришла к выводу, что еще одного подобного испытания она просто не вынесет. Короткая беседа с доктором Уильямсом привела ее в смущение и одновременно принесла облегчение. Но по мере того как силы возвращались к ней, она все чаще вспоминала, как хорошо ей было с Дарой, скучала по его ласкам. До замужества собственное тело и таинства женского организма вызывали у нее стыд и отвращение. Дара изменил ее отношение к себе, научил ценить физическое наслаждение.
Когда ей наконец удалось влезть в свои вечерние туалеты, она начала выходить в свет. Приняла несколько приглашений. Они с Дарой сходили в театр в Лондоне, в ресторан в Кембридже, посетили прием в доме школьной подруги Джосси. Эльза Гордон, белокурая, высокая, стройная, родила двоих детей, но живот у нее был плоский, как доска. Джосси представила ей мужа. На лице Эльзы, когда она пожимала руку Даре, отразилось восхищение. Потом она повернулась к Джосси, смерила ее взглядом с головы до ног — глаза у нее были бледно-голубые — и протянула:
— Ба, какое платье, Джосселин. Очень оригинально.
Джосси, стоя подле мужа, зарделась от гордости.
Правда, постепенно настроение у нее испортилось. Она постоянно искала и теряла Дару. Стоило ей отвернуться, чтобы взять коктейль или познакомиться с кем-нибудь, как Дара тут же куда-то исчезал. А если мужа не было рядом, она чувствовала себя потерянной, неуклюжей, неинтересной. Она видела, что Дара в отличие от нее получает истинное удовольствие от приемов. Он переходил от одной компании к другой, все его радушно приветствовали, и он никогда не лез за словом в карман. В отличие от Джосси он всегда быстро находил тему для разговора и никогда не оказывался припертым к стене каким-нибудь краснолицым полковником, который хотел заставить его выслушивать свой длинный монолог об охоте.
В какой-то момент, глянув в окно, она увидела в саду движущиеся силуэты. Дара и Эльза Гордон гуляли по залитым лунным светом аллеям. Гнев придал ей силы.
— Прошу меня извинить, — громко сказала она полковнику и, протиснувшись мимо него, решительно направились сквозь толпу к дверям, ведущим в сад.
Они стояли у клумбы с розами. Ей показалось, что ладонь Эльзы покоится на руке ее мужа, но, может, она и ошибалась — было темно.
— Дара, я устала, — сказала Джосси.
Он обернулся.
— Так ведь еще только… — он глянул на часы, — половина десятого.
— Я хочу домой.
Дара нахмурился. Джосси зашагала к дому. Поравнявшись с женой, он шикнул ей на ухо:
— Ты делаешь из меня посмешище!
Она даже не замедлила шаг.
В холле, ожидая, когда им подадут пальто, она поймала их отражение в зеркале. Гнев лишь подчеркивал красоту Дары, а вот она… На ней было черное кружевное платье — часть ее приданого. Но ее формы, похоже, изменились с тех пор, как она его купила: грудь опала, живот торчал, несмотря на корсет, так что ее фигура имела грушеобразный силуэт. И должно быть, она наступила каблуком на подол, ибо кусок кружева, свисавший с нижнего края юбки, неряшливо волочился по полу. Волосы ее в душном помещении превратились в мелкие кудряшки. Она вспомнила насмешливую улыбку Эльзы, когда та заметила ей: «Очень оригинально».
Когда они выехали из города и покатили домой по ровным насыпным дорогам Болотного края, Джосси сказала:
— Ты весь вечер не отходил от этой женщины.
— Мы говорили о детях, только и всего. У Эльзы дочка того же возраста, что и Кейтлин.
— Эльза! — взвизгнула Джосси. — Для тебя она уже Эльза!
Автомобиль вильнул.
Дара схватился за руль, выправил машину.
— Черт, тебе что — жить надоело?
— Дара, она же насмехалась надо мной. Неужели ты не понял?
— Сама выставляешь себя на посмешище. Бегаешь за мной всюду, будто я щенок, которого ты боишься спустить с поводка.
Джосси прибавила скорость и помчалась по длинной прямой дороге, что вела в Саутэм.
— Ты должен быть рядом со мной, а не с Эльзой Гордон. Я — твоя жена!
— Пожалуй, — пробормотал он. — В каком-то смысле.
Она чуть не задохнулась от обиды. Из темноты на них надвигались огни Холла. Джосси резко свернула на подъездную аллею и затормозила перед домом. Гнев ее испарился, глаза обжигали слезы.
— Я знаю, что нам больше нельзя спать вместе, но ведь можно целоваться, обниматься…
— Пресвятая Дева Мария! Мне уже давно не шестнадцать.
Она смотрела на него. Он вылез из машины и хлопнул дверцей. Потом обернулся к ней:
— Боже… неужели ты думала, что ты у меня первая?
Ее молчание говорило само за себя. Он рассмеялся и пошел к двери.
— Мне двадцать шесть лет, Джосси. Ты думала, я берег свое целомудрие до свадьбы?
— Зато я берегла.
— Женщинам так полагается. — Он отпер входную дверь и стал подниматься на второй этаж.
«Сколько? Кто?» — хотела спросить она, но он уже ушел наверх. Она побежала за ним, на верхней площадке нагнала его, обняла, прижалась к нему всем телом.
— Я люблю тебя, Дара, — бормотала она. — И хочу быть с тобой.
Тепло его тела, его запах — смесь солоноватого пота и одеколона — все это пьянило ее, наполняло восторгом и отчаянием. Порой, когда его не было дома, она приходила к нему в комнату, открывала шкаф, подносила к лицу лацкан его пальто или рукав кашемирового свитера и вдыхала знакомый мужской аромат.
Он высвободился из ее объятий, но она пошла за ним, стуча высокими каблуками по половицам, подметая пыль куском оторванного кружева на подоле. В детской он повернулся к ней:
— Я на несколько дней еду в Лондон.