— Мне было бы легче объясниться по-немецки.

— Вы немец? Я думала, венгр.

Она разозлилась на себя за вопрос: ей не нужны детали.

— Нет. Я сам из-под Дрездена, с востока. Это жена моя была венгеркой.

— Лукас сказал, что она умерла молодой.

— Она не умерла, ее убили. Летом семьдесят седьмого. За одно лето трех женщин изнасиловали и задушили. Она была второй. Убийцу так и не нашли, но когда лето кончилось, нападения прекратились. — Бродски сделал большой глоток. — Да, я понимаю, почему ты хочешь, чтобы меня не стало. В то лето я тоже желал, чтобы все были мертвы. Мне хотелось убивать полицейских за то, что они бездействуют. Хотелось убивать людей за то, что они счастливы… Я не мог добиться того, чего хотел больше всего: чтобы убийца был мертв.

— Мне очень жаль, — сказала Элла и попробовала вино.

— Ты все еще не знаешь, как тебе повезло. Ты обязательно найдешь своего убийцу. Все получится — у тебя есть Лукас.

Элле стало неловко, что имя Лукаса упоминают в таком контексте. Он — единственный человек, на которого она может положиться, и ведь он помог ей дважды. Плохо, что теперь Лукас будет смотреть на нее другими глазами — после того как она его обманула и пришла сюда с оружием. Впрочем, вполне вероятно, что это может и поднять ее рейтинг: ведь не исключено, что Лукас, со своим перекошенным взглядом на мир, принимает ложь за добродетель.

— Вы давно знаете Лукаса?

Бродски пожал плечами:

— Думаю, дольше, чем кто-либо другой. Пожалуй, достаточно давно, чтобы быть его другом.

— Расскажите мне о нем.

Бруно допил вино и налил себе еще.

— Что я могу рассказать о Лукасе? Во-первых, пусть тебя не обманывает его акцент. Он не англичанин, он родезиец.

— Кто?..

— Родезиец, — повторил Бродски, будто удивившись ее невежественности. — Родезия. Сегодня эта страна называется Зимбабве. А до 1980 года была Родезией. Он именно оттуда. О своей жизни там он не распространяется. Еще одно: Лукас обычно утверждает, что не говорит на других языках. Так вот, это вранье. Он говорит на одном из африканских диалектов, и довольно неплохо. — Бруно усмехнулся.

— Ты не знала? Иногда Лукас ради шутки разговаривает на нем, когда напьется. Еще немного владеет африкаанс. Лукас уехал из Родезии совсем молодым, до предоставления ей независимости. Южная Африка, Намибия, Ангола. Думаю, ему было двадцать три года, когда он приехал в Европу, но у него уже имелась репутация. Мне нравилось работать с ним. Лукас был хорош. Готов убить кого угодно. Он убил бы твоего брата. Убил бы и тебя.

Элла была не в силах воспринять информацию, которая на нее обрушивалась. Получается, она видела некую карикатуру на человека, созданную ее неумением общаться и его собственными причудами, а теперь Бродски рисует перед ней образ реальной и непростой судьбы.

Впервые после встречи с Лукасом ей захотелось познакомиться с ним поближе, услышать, как он приоткрывает завесу над своим прошлым. Но от этого желания Элле стало грустно, потому что она встала на путь, который неизбежно увеличит расстояние между ними, и Лукас скорее всего исчезнет из ее жизни.

Когда-то Лукас был готов убить кого угодно и когда угодно, но с тех пор здорово изменился. Он не хотел убивать Новаковича, а теперь не хочет, чтобы прикончили Бродски. Элла видит, как он борется со своим прошлым, однако сама она может только затянуть его обратно. Только это уже не в ее власти: выбор сделан другими, включая человека, сидящего напротив, и Элла не успокоится, пока они все не заплатят сполна.

Безусловно, Бродски — прекрасный собеседник, он может много рассказать о Лукасе. Помочь ей информацией. Вероятно, он не лишен привлекательных сторон, но такими же были и те, смерть которых он организовал. Она пришла сюда, чтобы убить его, и будет виновата, если предаст свою семью.

— То есть вы жили здесь в коммунистические времена?

— Я всю свою жизнь прожил при коммунизме. Я сам был коммунистом.

— Расскажите мне, каково это.

Элла задавала нужные вопросы, подталкивала к долгому разговору. Она смотрела, как Бродски пьет, отчаянно стараясь придумать, как его убить. С пистолетом было бы легче, но Лукас лишил ее этой возможности. Элла не была уверена, что сможет зарезать его ножом. Возможно, ей все же удастся лишить его жизни каким-нибудь иным способом…

Нужно лишь дождаться, пока он не опьянеет достаточно, чтобы реакция замедлилась. Элла понемногу отпивала из бокала и не возражала, чтобы его доливали, а вот сам Бродски пил быстро и много и уже нетвердо стоял на ногах, когда поднялся за второй бутылкой.

— Вы не рассказали, как попали в Будапешт, — громко сказала она, пока он нес вино из кухни.

Элла не слышала ответов, ее мозг лихорадило от внутреннего диалога, от попыток придумать, как убить врага. И все же полностью сосредоточиться не получалось. Ведь она думала о том, как прикончить человека, как лишить его жизни.

Язык Бродски начал заплетаться, и Бруно заснул еще до того момента, как закончилась вторая бутылка.

Вот оно: перед ней открылась возможность, однако Элла все еще не решила, как все провернуть. Чтобы избавиться от тошноты, замешательства и чувства ответственности за то, кем становится, она подошла к окну и посмотрела вниз.

Так она простояла несколько минут, пока не услышала чей-то возглас, всего одно слово, почти потерявшееся в шуме деревьев. Элла напряглась, пытаясь увидеть, откуда донеслось восклицание, и вдруг увидела мальчишку, стоящего на противоположной стороне улицы.

Мгновенная вспышка счастья узнавания ослепила ее — чтобы тут же исчезнуть. Конечно, парнишка не мог быть Беном, разумеется, нет… Хотя и немного похож, даже по манере одеваться. Впрочем, он стоял слишком далеко, чтобы разобрать детали. Мальчик медленно поднял руку и помахал ею.

По спине Эллы пробежали мурашки: смесь осознания, что тебя узнали, и призрачного сходства парнишки с Беном. Она подняла руку, чтобы махнуть в ответ, когда вдруг услышала второй голос.

Появление второго подростка в окне одной из соседних квартир привело ее в замешательство. Он выкрикнул еще несколько слов своему приятелю, прежде чем снова исчезнуть в окне. Мальчишка на улице не видел ее, никто не видел ее, Бен — мертв… Бродски тоже должен умереть.

Элла закрыла окно, потом зашла в кухню, не глядя на Бруно. Времени на брезгливость нет: пусть это будет нож. Она закроет глаза, подумает о том, что сделал Бродски, и проткнет его насквозь. Она сможет, она должна это сделать.

Элла открыла пару ящиков: ящик с ножами грохнул так громко, что она обернулась в сторону гостиной, чтобы проверить, не проснулся ли Бруно. Повернувшись назад, Элла наткнулась взглядом на плиту — и замерла, медленно и аккуратно закрывая ящик.

Газ. Девушка вспомнила, как кто-то говорил ей, что бытовой газ не ядовит. Зато он взрывоопасен, и с его помощью можно все проделать, не впадая в излишнюю жестокость. Кроме того, такая смерть не будет выглядеть подозрительной. Несчастный случай.